Подготовил Евгений Стримов, РИА Новости Украина
Иногда трудно выразить словами все то, что думаешь об истории, а тем более о политике национальной памяти. Но что поделаешь – приходится. Для начала надо понять, что это такое – украинская национальная память, как она работает, для чего нужна. Начну, наверное, с самого себя, пишет Павел Зубьюк (Павло Зубʼюк).
Как-то так сложилось, что я родился в семье, в которой мне с самого рождения не говорили, что я – украинец. Я родился в Киеве в конце эпохи "застоя". Мы все разговаривали на русском, я знал, что этот язык – русский, но русским себя не считал. То есть, было такое слово "русские", например в песне "хотят ли русские войны", но я не задумывался, что я вот – это русский. Да и страна моя называлась не Россия, а Советский Союз, я не знал, что значит "Союз" – ну вот есть "Буркина-Фасо", а есть "Советский Союз". Что "Фасо", что "союз" – все равно непонятные слова.
Читайте также: О спорт, ты – деньги! История участия Украины в Олимпийских Играх
Уже потом я узнал, что есть такая зелененькая территория на карте СССР, среди которой находится мой родной Киев, или тогда еще "Кієв”. Эта территория – это "Украинская ССР". Потом я узнал, что, когда некоторые люди произносят слова не так, как я привык, – это не обязательно из-за проблем с речью, это просто другая речь, и вот она, эта речь, – моя родная. Еще позже я узнал, что наш флаг не красно-голубой, а сине-желтый. Я точно помню, где это произошло: День Киева, бульвар Шевченко возле памятника Ленину. Флаг был прикручен к боковому зеркалу грузовика "ЗИЛ", который тянул праздничную платформу. Еще потом я узнал, что мы должны отделиться от России, потому что Россия у нас все забирает. В России жили все родственники по бабушкиной линии, я часто бывал в Москве, но как-то идея отделиться от Москвы мне понравилась. Пожалуй, детям в принципе нравится все новое и необычное.
Уже потом я узнал обо всем другом: о Голодоморе, о войне, о деде и прадеде. Прадед был коммунаром-энтузиастом: добровольно отдал свое немалое имущество в коммуну и других призывал. Не знаю, о чем он думал во время Голодомора, когда люди в селе умирали как мухи. Дед – его сын – прошел войну в Красной Армии и поэтому к коммунизму относился скептически. Он видел, как сотни красноармейцев бросали в нелепые атаки на двух немцев с пулеметом. Еще дед мечтал, что, когда я вырасту, мы пойдем в Канев на могилу Шевченко и будем ночевать по домам у простых людей, чтобы я понял и полюбил свой народ.
Другой дед мечтал вырваться из колхоза, в котором растаяло имущество его деда-кулака (сам дед-кулак, то есть мой прапрадед, растаял где-то на Крайнем Севере). Самый надежный способ вырваться – это была армия. Итак, он по ночам зубрил при светильнике русский, таки овладел им, провел полжизни в армии, женился на москвичке. А потом все равно вернулся в Украину, чтобы иметь возможность обрабатывать родной город. Земля – это было святое для него. А вот к языку почему-то не вернулся. Так и работал целыми днями на огороде, но с друзьями детства и родственниками разговаривал исключительно на русском.
Если углубляться в калейдоскоп историй моих родственников – то и книги не хватит. Все они, кроме одной бабушкиной линии, были украинцами. Все они во что-то верили и чего-то хотели. Все они в чем-то ошибались. Не исключаю даже, что совершали преступления – не могу же я знать, что делал мой дед в Восточной Пруссии, когда его армия творили там ужасный террор против местного немецкого населения.
Недавно я имел возможность поехать в образовательное путешествие, организованное дортмундским международным образовательным центром. Посвящена эта поездка была культуре памяти в Европе и в частности возможности сохранения общей культуры памяти для всех европейских народов. Меня всегда интересовало, как в западногерманском обществе произошло примирение со своим страшным прошлым. В Дрезденском военном (больше он похож на антивоенный) музее есть отдельная экспозиция, посвященная именно этому вопросу. В Украине царит версия, что американские, французские и британские оккупанты быстро заставили немцев проклясть нацизм, общество все поняло и покаялось.
На самом деле процесс очистки от тоталитаризма происходил иначе: в 1950-е годы немцы преимущественно мыслили по формуле "наши храбрые солдаты иногда совершали определенные преступления, на которые их провоцировал преступник Гитлер, но, тем не менее, они героически противостояли коммунистическому нашествию, которому мы должны противостоять и сейчас". Такая формулировка вины вполне устраивала западных союзников в условиях Холодной войны. Осознание вины приходило постепенно, со сменой поколений. Окончательно и во всем обществе оно не прошло до сих пор. Но факт красноречивый: если в 1954 году в Баварии спокойно проходил съезд ветеранов СС, то уже в 1984-м тысячи местных жителей не позволили провести такое мероприятие. Не потому, что их побудило желание примиряться с французами или евреями – просто самим этим людям уже было стыдно, что в их местности происходит нечто подобное.
Теперь подумаем, что мы имеем в Украине. Вот я рассказал примерную историю своих дедов, которые, как известно, воевали. Я не вижу оснований для особой гордости в том, что мой прадед верил в коммунизм и боролся за него – потому что мечтал о счастье трудового народа. Он ошибался. Его ошибка стоила нашему (и не только) народу многочисленных страданий. Мой дед, который воевал в РККА, фактически был винтиком страшной тоталитарной машины, воевала с другой тоталитарной машиной. Мой второй дед воевал разве что на фронтах холодной войны и немного – в конфликте с Китаем на Амуре. Как видим, ничего выдающегося – хотя, конечно, эти люди прожили сложную, полную приключений, испытаний и трагедий жизни.
Когда будущие потомки моей семьи спросят, были ли среди наших предков герои – я, вероятно, отвечу, что не было. Станут ли они от этого менее украинцами? Или шведы менее любят свою страну, чем французы или поляки?
И вот здесь поговорим на тему героизации определенных структур в контексте национальной памяти. Помните немецкий музей? Во время образовательного путешествия мы побывали в еще одном музее – белорусском, в Минске. Вот там – герои. Героические красноармейцы, героические партизаны, героические подпольщики, друг-проводник, ой, то есть товарищ вождь трудящихся на сувенирных футболках. Или белорусская модель национальной памяти лучше?
На самом деле за этой моделью – пустота. Например, монументальный комплекс на месте трудового лагеря в Тростянце с вагоном "нах Аушвиц", хотя отсюда никого не вывозили в Аушвиц, здесь работали. А совсем рядом, по другую сторону трассы – место, где убивали евреев из Европы. Там нет монументов. Там приклеены к деревьям листочки в файлик – это письма на немецком языке. Письма тех, кто здесь был убит. Их пишут школьники из тех местностей, откуда сюда вывозили евреев.
И вот я когда-то вспомнил, как спросил старшеклассницу из одного волынского села, известного трагическими событий 1943 года: что тут у вас было с поляками? "Здесь у нас были поляки?", – удивилась она. "Здесь у нас были евреи?", – аналогичное удивление уже из Киева. А, да, что-то слышали. Кто-то такое говорил. Будто вот там их убили, когда-то давно. Почему убили, кто убил, как до такого дошло – в школах такое не изучают. Надо зубрить даты, фамилии героев и антигероев. Перевести все учителю и получить хорошую оценку. Забыть.
Я не скажу, что Украине идеально подходит немецкая модель национальной памяти. Но не подходит белорусская – это точно. Проспекты имени Вождя, памятники Вождю, торжественные парады в честь Вождя… Или Проводника, какая разница.
Как-то мне хочется говорить о нашей исторической памяти без пафоса и поиска очередного героического мифа. Я понимаю тех галичан, которым хочется гордиться предками-националистами, я понимаю тех запорожцев, порошан или слобожан, которым хочется гордиться предками-коммунистами. Но я бы не хотел "гордости предками" на уровне государственной политики памяти.
Наше поколение – самое счастливое из всех предыдущих, в частности, поколения "воевавших дедов". Хотя бы потому, что у нас есть возможность строить свое свободное государство, защищать его, делать лучше. "Свое" – это не государство этнических украинцев на этнически украинской территории, а государство Украина в международно признанных границах. Здесь есть место этническим украинцам, русским, евреям, армянам, полякам, крымским татарам – словом, всем гражданам Украины, которые действительно желают ей добра и независимости.
Нет ничего плохого в том, чтобы сказать: мой дед или прадед хотел добра своему народу, он принимал участие в чем-то, что привело к страшной трагедии. Мы должны строить Украину, в которой такое никогда не сможет повториться. Мы должны отказаться от "героических" штампов. Мы должны научиться мыслить и слышать мысли друг друга.
Основная цель национальной памяти – не оправдать ужасное прошлое, а сделать будущее лучше. Не так ли?
