РИА Новости Украина
Жительница Ивано-Франковска Галина Баглык рассказала об ужасах, которые ей пришлось пережить во время пребывания в психоневрологической больнице №1.
"В прошлом году я попала в больницу. Я действительно была больна и меня действительно вылечили. Но опыт пребывания в Ивано-Франковской областной психоневрологической больнице №1 до сих пор не дает мне покоя. Там, на Млинарской, и сейчас есть люди. Поэтому просто должна рассказать обо всем. Без прикрас".
На своей странице в Facebook я уже описала ужас, которые пришлось пережить. Несмотря на все, там я искренне поблагодарила своего врача за то, что та поставила меня на ноги. Она прочитала статью и… позвонила моей маме в 22:15. Просила уговорить меня не давать ход информации, потому что это ей повредит. А назавтра уже разрывались телефоны у меня и моего мужа. Тогда я поняла — молчать не имею права.
Читайте также: "Желтый дом" Ющенко. Ужасы винницкой психбольницы
…Скорая забрала меня 4 февраля 2017 года. Когда стало понятно, что дальше тянуть нельзя, мой муж — Андрей, был вынужден вызвать психбригаду. Что со мной было? Меня накрыло навязчивое желание избавиться от всех вещей, которые казались лишними. На момент приезда врачей квартира была почти пустой. Все вещи лежали на куче перед дверью. Врачи отказались оказывать помощь, вызвали полицию и переступили порог только тогда, когда приехал наряд.
Моя речь и движения были бессвязными, но прибытие полицейских как-то быстро заставило "переключиться" на относительно адекватное мышление. Само их появление предоставило понимание, что лучше не сопротивляться, потому что будет хуже. В конце концов, из квартиры вышла добровольно, с мужем, врачом скорой и одним полицейским. В больницу доехали быстро, с сиреной.
Хуже стало, когда меня завели в приемное отделение. Там сразу начали вести себя по-другому — я почувствовала, что ко мне относятся, как к животному. Осматривал меня дежурный врач Роман Шевцов (имя я узнала потом). Со мной не говорил. Устало расспрашивал моего мужа, не случалось подобное раньше. После чего вынес вердикт: "Да здесь все! На ней можно ставить крест!". Мужчина рассказал мне об этом позже. Даже не могу представить, что он тогда почувствовал.
Потом меня подняли под руки, вывели на улицу, а далее — в отделение. Дверь открылась, меня грубо хватают за руки, заталкивают внутрь, а Андрея толкают к выходу. Здесь я осознала: больше от меня ничего не зависит! Меня охватил ужас. Следующее, что помню, — привязали к кровати.
Первые дни в больнице вспомнить сложно. Помню только, что кололи препараты, действие которых никто не объяснял. Почти все время спала. Родных в отделение не пускали. Тогда я уже поняла, что больные здесь постоянно становятся жертвами издевательств со стороны санитарок и медсестер. Помню, как стараясь, чтобы я не вытащила капельницу из вены, молодая врач снимала меня на видео. Ей было смешно то, что я была дезориентирована и пыталась расспрашивать ее о своем состоянии и лечение.
Условия в больнице были просто ужасными. Вместо туалета — "дыра" в полу, дверей нет. Туалетная бумага была только у тех, кому принесли родственники. Другие должны были подмываться под ледяной водой. В умывальнике. Но этого почти никто не делал. В отделении стоял ужасный запах грязного тела. Кроме того, в воздухе висел сигаретный дым. Больные курили прямо в туалете, санитаркам было все равно.
Душ можно было принимать только раз в 10 дней. Теплую воду пускали на 20 минут, за это время должны были помыться около 50 пациенток.
Сетка на кроватях провисала почти до пола, тонкие советские матрасы были в пятнах крови и мочи.
Но хуже всего было, когда у меня начались "женские дела". Никто не сказал, что родные передали мне чистую одежду и средства гигиены. Я проходила три дня в брюках, мокрых от крови. Более того, когда шла по коридору, одна из санитарок резко развернула меня за локоть и, смеясь, сказала другой: "Смотри, пятно на заднице!". От унижения хотелось сгореть.…
Еда была отвратительная. Перловка или ячневая каша, заваренная на воде. К ней давали кусок хлеба. На обед — нечто подобное на овощной суп. Чай был разведен почти до состояния воды.
Каждое утро и после обеда санитарка кричала: "Лекарства", и те, кто мог ходить, выстраивались в очередь. Воду наливали из-под крана в красный пластиковый стаканчик, который больные передавали по очереди. Лежащим лекарства приносили в палату и давали принудительно.
Телефоны там запрещены. Таксофона нет. На свидание с родными меня начали выпускать только через неделю, до этого я была полностью отрезана от внешнего мира.
В отделении все знали, что я киевлянка, и постоянно это обсуждали. Заметила, что инициировали сплетни те же санитарки и медсестры. Кроме того, всех и каждого интересовали мои татуировки. Меня рассматривали, как куклу. Опираться было невозможно — такое поведение сразу расценивалось как агрессивное. А с теми, кто сопротивлялся, расправлялись интересным способом. Угрожали, что уколют галоперидол. Это страшный, еще советский препарат. Не знаю, его кому-то кололи, но угрозы не действовали. Поэтому я молча терпела.
Через неделю разрешили видеться с родными. Мы могли посидеть 15 минут в холодном тесном коридорчике с другими больными и их близкими. Но те 15 минут были тогда самыми ценными в моей жизни.
Моя врач Леся Васильевна отказалась давать мне объяснение моего состояния и лечения, хотела говорить только с моими родственниками. А мне тогда было 24 года, у меня не было (как и сейчас нет) группы инвалидности. Я полностью самостоятельный человек, не требующий опекунства. Несмотря на это, мне не удалось получить информацию, которую имею право получить по закону.
Психолог в больнице была одна на 50 больных, попасть к ней почти невозможно. За четыре недели мне удалось пообщаться с ней только дважды по 10 минут.
Смотрите также: Жизнь пациентов психбольницы в зоне АТО
Трудовой и арт-терапии в больнице не было тоже, выход больным на улицу закрыт. Все, что можно, — лежать на кровати.
Меня это, к счастью, не касалось, но некоторые пациенты имели странное и отвратительное занятие. Они делали массаж санитаркам. Не только плеч, но и массаж ног! Пока те смотрели телевизор и расслаблялись, следя при этом за палатой "буйных". Пациенты делали это добровольно — и насколько такое этично по отношению к людям, на которых из-за болезни очень легко повлиять, судите сами.
В конце второй недели Андрею удалось "выбить" для меня разрешение на прогулки. С письменного разрешения врача я могла выходить на улицу на 20 минут. И такую возможность имела только я одна, потому что на этом настояли мои родственники.
Единственным "развлечением" в больнице был телевизор. Санитарки включали его в 18:00. Сначала шли новости, потом сериалы. Телевизор кричал на полную, терпеть это было невозможно. Жаловаться врачу — помогало на один день. И труднее вынести другое. Тяжелые больные, неподвижно лежали на кровати, начинали кричать. От боли! Вы не представляете, что происходит в голове, когда ты под препаратами. Когда у тебя разорвано в клочья сознание. И я понимала — этот звук вызывал им физическую боль. Они начинали выть. Этот вой от боли доносился из открытых дверей их палат во все уголки.
Однажды больницу обесточили на целых двое суток. С осветительных приборов медперсонал имел только свечи и два маленьких фонаря. Думаю, это просто чудо, что больные не убили и не покалечили друг друга.
Лечение уже подействовало и я оценивала все вполне трезво. Бах — и больница погрузилась в темноту. Несколько секунд жуткой тишины. А за ними — вой, крики, вопли. Все это дополняли молитвы и речитативы некоторых больных о конце света.
Я лежала и умоляла: "Только не трогайте меня. Только не трогайте". В эту секунду в комнату забежала пациентка с пронзительным криком: "Вы все не люди!". И далее: "Вы не люди! Нет! Вы не люди!". После такого и здоровому человеку понадобится психотерапия.
Потом, конечно, все стало спокойнее. Но никто из персонала, очевидно, даже не захотел позвонить в аварийную целых два дня!
По моему мнению, к исполнению своих обязанностей медсестры относились халатно. Я не раз видела, как они просто игнорировали больных, нуждающихся в срочной помощи. Даже когда у одной из пациенток случился приступ эпилепсии. Я заметила, что они просто не умели оказывать первую неотложную помощь. Даже прибегали к действиям, которые, по моему мнению, были опасными для больных.
Прошла третья неделя лечения и меня стали отпускать домой на ночь. Утром я должна была возвращаться в больницу и быть там с 8:00 до 16:00.
На четвертую неделю я продолжила принимать лечение амбулаторно. Все, что мне удалось узнать от врача о моем состоянии — только название диагноза. Полиморфное психотическое расстройство.
После выписки ни мне, ни моим родственникам не выдали никаких бумаг, где бы был мой диагноз и разъяснялось лечение.
Мне было не просто это написать, но очень хочется что-то изменить к лучшему. Ведь в таких условиях живут люди, которые еще вчера ходили в кафе, на работу, смеялись и слушали музыку. Как и вы.
Андрей Загруный, муж Галины:
"Я до последнего не хотел звонить в скорую. С толку сбивало то, что между странными поступками и высказываниями Галя сохраняла вполне здравое мышление. К тому же, я не мог предположить, что обычный, пусть и сильный стресс, который она пережила накануне, может вылиться в такое.
Хорошо помню слова дежурного врача: "На ней можно ставить крест". Тогда подумал "Черта с два я так просто от нее отступлюсь!". Первую неделю нам не разрешали видеться, и это сводило меня с ума. Я видел, насколько ужасные условия в больнице, но даже не мог представить, через какой ад сейчас проходит моя жена. Она все расспрашивала о возможности продолжить лечение амбулаторно. Я знал, что по закону Галя имела полное право написать отказ от пребывания в больнице. Но страх, что все повторится, держал нас всех, и мы шли на поводу у врача. Теперь понимаю, какая это была ошибка.
Надлежащего надзора в больнице все равно никто не предоставлял. А вот с последствиями мы вынуждены бороться и сейчас. Сейчас Галя чувствует себя хорошо. Занимается спортом, музыкой, работает — фотографирует и создает аксессуары ручной работы. Но мы до сих пор ходим к психотерапевту, который помогает ей избавиться от ужасов, связанных с больницей".
