РИА Новости Украина
"Участники боевых действий после возвращения к мирной жизни могут стать угрозой как для собственных семей, так и для всего общества", — заявил главный психиатр Министерства обороны Олег Друзь 18 сентября во время заседания парламентского комитета по вопросам здравоохранения.
Его слова возмутили не только ветеранов, но и волонтеров и отдельных специалистов по психотерапии. В результате в соцсетях возник флешмоб "1 из 93%", где в шутку ветераны называли себя угрозой.
Издание "МедиаПорт" разбиралось, откуда взялась эта цифра, как опасно посттравматическое расстройство и какова роль общества в адаптации бойцов.
Автор материала – Наталья Роп.
Что не так с цифрой "93"?
На самом деле заявление Олега Друзя во время заседания комитета прозвучало так: "Как показывает международный опыт, участники боевых действий по возвращению к мирной жизни могут стать угрозой как для собственных семей, так и для всего общества. По статистике, 98% из них нуждаются в квалифицированной поддержке и помощи в результате действия боевых стресс-факторов".
Читайте также: Самоопределение – новая угроза государственности
При этом во время выступления чиновника демонстрировали слайды, где было указано, что 93% бойцов "стесняются или препятствуют проявлению психических проблем".
В соцсетях заявление интерпретировали так, что 93% ветеранов имеют проблемы с психическим здоровьем и несут угрозу обществу. Это вызвало возмущение и обсуждение, в результате чего пользователи Facebook запустили флешмоб "1 из 93%".
Впоследствии Олег Друзь пояснил: речь шла о 93% из тех военнослужащих, которые имеют посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) и скрывают его признаки и симптомы.
Вскоре после заявления Друзя его уволил министр обороны Степан Полторак "в связи с неудовлетворительным выполнением служебных обязанностей" и назначил служебное расследование.
Еще позже начальник Научно-исследовательского центра гуманитарных проблем ВСУ Назим Агаев заявил, что сейчас в Украине признаки посттравматического стрессового расстройства наблюдают только у каждого четвертого участника антитеррористической операции: "26% участников боевых действий имели отдельные признаки посттравматического синдрома. Из этих 26-ти процентов 80% личного состава могут вернуться к нормальному функционированию психики в течение двух месяцев".
По его словам, такие данные получены из исследований центра. Тем самым в ведомстве опровергли заявление Олега Друзя.
Ветеран и военный психолог Андрей Козинчук присутствовал на заседании парламентского комитета по вопросам здравоохранения, где выступал Олег Друзь. Он говорит, что фраза прозвучала по-другому, чем ее восприняли. Однако в компетентности этого заявления он все равно сомневается.
"Мне не понравилась эта цифра, потому что я ее не чувствую. 93% — это не угроза, это те люди, которые приобрели новый опыт, который почему-то страшен для гражданских. Человек не только выжил, он спасал других людей. Это человек, который в экстремальной ситуации спасет другого", — рассказывает военный психолог и ветеран Андрей Козинчук.
И добавляет: "Как у ветерана у меня была злость. Как психолог — я видел некомпетентность".
Сколько участников боевых действий в Украине имеют признаки посттравматического стрессового расстройства, говорить сложно. Нет ни одного серьезного исследования, которое бы могло отразить реальную ситуацию.
Это подтвердила сотрудница госпиталя мобильной обороны Евгения Гриневич 23 сентября во время обсуждения с психологами и ветеранами скандальной цифры "93%" в украинском кризисном медиа-центре. По ее словам, такие исследования проводятся уже два года на базе военных госпиталей, но еще не завершены.
"Точной оценки и процентного соотношения, сколько ветеранов АТО имеют ПТСР и определенные психические расстройства, пока нет", — отметила Евгения Гриневич.
ПТСР
Понятие посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) появилось после Вьетнамской войны. У ветеранов расстройство проявляется почти через полгода после сильного стресса.
"Основными проявлениями ПТСР являются флэшбеки и непрошеные воспоминания. Есть очень четкий диагностический критерий — выпадение в эти воспоминания. В снах, на улице, реакция на воспоминания, реакция на стимулы, и не только на звук", — объясняет психотерапевт и младший научный сотрудник Института социальной и политической психологии Ольга Кухарук.
После Вьетнамской войны 30% американских военных возвращались с посттравматическим стрессовым расстройством. Уже сегодня, по словам Ольги Кухарук, 10-12% американских ветеранов новейших воин получают ПТСР. В то же время меньше процента, чем 10%, среди ветеранов активно воюющих стран специалисты не наблюдают.
"Очень часто из-за того, что человек не очень понимает, что с ним происходит, подключаются другие расстройства – депрессия, употребление алкоголя, тревожное состояние. Это очень специфическое расстройство, имеющее очень сильную связь с другими расстройствами", — объясняет Ольга Кухарук.
Как будет вести себя человек с ПТСР в обществе, трудно предсказать, добавляет психотерапевт: "Будет ли он этой "угрозой" – не думаю. Потому что все-таки ПТСР – это больше об избежании. Это больше о том, что "я не буду ходить к людям", я не буду обращаться за помощью".
Социальный фактор важен, уверена Кухарук. Если общество реагирует нормально, и сам ветеран принимает ситуацию, адаптация дается легче.
"Когда человеку говорят, что ты "окей", когда есть просветительская кампания, у человека исключается негативизм, уменьшаются негативные мысли о себе, отключаются осложнения, он отсыпается, он отдыхает, его поддерживают, объясняют, что происходит вокруг, не клеймят психом, у него появляются цели в жизни и ресурс пережить это", – объясняет Ольга Кухарук.
Также для ветеранов важна поддержка, возможность говорить об этом с побратимами.
Ненасильственная адаптация
Опыт войны не является достаточным поводом для возникновения ПТСР.
"Реальность войны является стрессовой, но не такой уж травматической, чтобы мы говорили о том, что сама реальность войны может спровоцировать какие-то расстройства. Для того чтобы говорить о каких-то травмах на войне, должно произойти еще что-то очень специфическое", — рассказывает Ольга Кухарук.
В любом случае человек, возвращающийся с войны, нуждается в адаптации к современному состоянию, убежден ветеран и военный психолог Андрей Козинчук, но эта адаптация не должна быть насильственной. Есть только один критерий, который поможет понять ветерану, нужна ли ему помощь психолога по возвращении: ответ на вопрос, комфортно ему или нет.
"Что делает психолог? Он не спасает никого. Он поддерживает человека в нахождении внутренних ресурсов для адаптации своего опыта, комфортной жизни", — объясняет Андрей.
Ветеранский опыт
Два с половиной года Андрей Бондаренко воевал добровольцем на передовой в горячих точках. Он также считает, что человек должен сам почувствовать, нужна ли ему помощь.
"Если человек не может справиться со своими нервами – она должен пролечиться, да. Потому что есть разные ситуации", — говорит Андрей.
Уже больше года, как он вернулся в мирную жизнь. В феврале 2016-го получил ранения, перенес 19 операций на руке. Сейчас, после вживления костей, Андрей может двигать пальцами. Говорит, что хоть еще и лечится, но может держать автомат и собирается вернуться на передовую.
Привыкнуть к мирной жизни ему сначала было непросто, но он не видел необходимости пользоваться услугами психолога. Самое большее, что почувствовал после войны – обостренное чувство справедливости: "У меня оно проявлялось ко всему. Особенно к власти, к врачам, к патриотам. И оно никак не уменьшилось, а только утвердилось. Чувство справедливости — это чувство справедливости".
Андрей не имел никаких иллюзий относительно войны, ведь ехал подготовленным с семилетним опытом службы в Югославии.
Психотерапевт Ольга Кухарук говорит, что на войне у ветеранов формируются четкие ценности — за короткий период они видят то, чего не всегда увидишь в течение мирной жизни: рождение, смерть, спасение. Все это, по мнению Ольги, формирует их реальность и требует времени для адаптации: "Если ты имеешь дело с такими вот ценностями, то у тебя все очень просто: или так, или так. Там очень простые правила. А здесь этих правил может быть много. Возникает определенный диссонанс, и человеку нужно время, чтобы подстроить эти ценности, чтобы они стали сутью жизни".
В этом контексте специалист также говорит о публичной ответственности.
"Произошел один суицид (с военным — ред.) — несмотря на это произошли 10 других суицидов, и никто о них не знал. Достаточно очень специфическому психологу или волонтеру разогнать в определенных кругах волну для того, чтобы начали делать какие-то обобщающие выводы. Потому что ветераны сейчас в фокусе. И сейчас это часто негативный фокус, потому что общество не знает, как относиться к ветеранам", — отметила Ольга.
По опросу Института социальной и политической психологии, отношение гражданских к участникам АТО в целом является положительным, преобладающие чувства к ветеранам — уважение и признательность. Но несмотря на это 71% гражданских сказали, что ветераны нуждаются в психологической помощи. В то время как среди военных с таким утверждением соглашаются только 53%.
"Соответственно, когда каждый раз происходит что-то такое — это выносится в новости и происходит волна. Тогда делается общий вывод о самоубийствах, алкоголизме. Последняя статистика, которую я видела, показала, что она не выше, чем среди гражданских", — подчеркивает Ольга Кухарук.
Спикеры указывают на отсутствие государственной программы помощи адаптации после возвращения с войны.
"Я хочу сказать, что у нас не все так плохо, но нам надо признать проблему, — комментирует Андрей Козинчук. — У нас нет целостной программы по адаптации ветеранов в социуме. И программа, которая есть, называется "отправь ветерана в санаторий и там ему выдадут котлету и макароны" — не работает".
Общественное объединение, где Козинчук работает военным психологом, не пытается "лечить" ветеранов: "Люди, с которыми мы работаем, — они должны быть функциональнее после войны, чем они были до. Вот это наш фактор. Мы работаем по другой системе. Мы не лечим никого. Мы не говорим, что тебе нужен психолог, мы учим ветеранов работать с ветеранами".
Скандальные "93%" стали не только поводом для флешмоба, но и показали необходимость восприятия ветеранов и готовность общества понимать.
