Александр Чаленко
Сегодня, 20 июня, Москва прощалась с тележурналистом ВГТРК Игорем Корнелюком, погибшим несколько дней назад в Донбассе во время съемок. Его коллегу Антона Волошина, погибшего вместе с ним, похоронят позже. Родители последнего просто потребовали проведения судмедэкспертизы.
В зале, где обычно снимается программа Аркадия Мамонтова "Специальный корреспондент" (по улице Правда), был установлен гроб с телом покойного. В другом конце помещения был выстроен небольшой амфитеатр, на лавках которого расположились близкие и друзья журналиста. Играла траурная музыка, время от времени прерывавшаяся траурными выступлениями и воспоминаниями.
На улице выстроилась довольно-таки внушительная очередь пришедших проститься с Игорем. К его гробу несли цветы и венки. Многие плакали. На одной из колонн перед входом висел небольшой портрет Корнелюка.
Когда смотришь на пришедших проститься с Игорем замечаешь, что те, кто выглядят помоложе, — это в основном журналисты, а вот пожилые люди – это обычные неравнодушные и политически ангажированные москвичи, для которых присутствие сегодня на панихиде – это что-то вроде заявления своей политической и гражданской позиции.
Для них Корнелюк – это солдат в информационной войне. "Он помогал русским людям Луганска и Славянска выжить", — поясняет мне живописный старичок с газетой "Завтра" в руках.
Время от времени журналисты окружают ту или иную политическую или медийную знаменитость, пришедшую проститься с журналистом.
— Вы спрашиваете, что нужно сделать, чтобы наши журналисты больше не погибали? – обращается к небольшой толпе Владимир Жириновский. – Только око за око. И тогда убивать не будут. Во время войны только страхом можно такое прекратить. Только жесткие ультимативные действия. Там в Киеве надо убрать несколько значимых фигур – одного министра, одного пропагандиста, фамилии называть не будут, и они сразу успокоятся… Обязательно будет суд, трибунал будет.
Спрашиваю: "Владимир Вольфович, может быть, вы обратились бы сейчас к украинским журналистам, чтобы они выразили бы солидарность со своими российскими коллегами?"
— Конечно, я скажу несколько слов журналистам Украины. Должна быть солидарность. Есть же день Международной солидарности журналистов. По-моему, в декабре. И в Праге, по-моему, какая-то штаб-квартира есть. Они, украинские журналисты, также должны понять, что они могут стать жертвами. Был же такой Гонгадзе. Ну и где он? Погиб, а войны-то вообще не было. Потому что писал чуть-чуть против Кучмы. И он поплатился своей жизнью. Поэтому украинские журналисты должны понять, что нельзя замалчивать правду. Журналист обязан говорить правду.
Владимир Вольфович переключается на какого-то старика, который просит уделить ему внимание и помочь.
Лично мне на панихиде было удивительно увидеть московских журналистов либерально-западнической направленности. Просто чего скрывать, многие из них относятся критически к работе многих своих коллег с российского телевидения, считая их рупорами кремлевской пропаганды. Мне бросились в глаза двое из них – Николай Сванидзе и Александр Минкин.
Со Сванидзе я не смог переговорить, а вот Минкину, одетому почему-то в не очень траурную белую рубашку, задал несколько вопросов.
— А почему вы здесь?
Минкин удивляется моему вопросу. Хмурит брови и начинает отрывисто говорить.
— Потому, что пришел проститься с коллегой. Я также бывал в горячих точках, бывал под огнем.
— Почему, по вашему мнению, в зоне конфликта работают в основном только российские журналисты, почему так мало там западных журналистов?
— А вы об этом у них спросите. Это хороший вопрос. Я думаю, что либо им запретили, либо они сами не хотят. Я не могу отсюда за них объяснять.
— А вы не пытались эту трагическую ситуацию обсудить со своими украинскими коллегами?
— Нет. У меня просто нет там знакомых. Не сложилось.
— А вот вы человек либеральных взглядов…
Тут меня Минкин перебивает.
— …. я не знаю, что это такое. Я не хочу, чтобы меня замешивали в любую тусовку, я сам по себе. Я не с Кремлем, я не с Навальным – я сам по себе. Кто читает – тот видит.
— Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы та охота, которая сейчас ведется за российскими журналистами…
Минкин снова меня торопливо перебивает.
— Это входит в профессию. На войне убивают солдата, офицера. Это не значит, что армия должна сказать: "Раз там погибают, значит, мы не будем воевать".
— Как вы думаете, у Украины есть будущее в этих границах, которые на сегодняшний день существуют?
Минкин на несколько секунд задумывается.
— Сомнительно.
— Сомнительно?
— Да. Я не хочу втягиваться в этот политический разговор. Я отношусь к тем, кто считает, что Крым наш. Но при этом я считаю, что брать его было надо не так, чтобы рассорить нас с Украиной на 50 лет. Вот эта кровища год-два и закончится, а враждебность сохранится на десятки лет, как с немцами после Великой Отечественной. Десятки лет.
— А вы в идею Новороссии верите?
— Верить надо в Бога.
Тут подходит очередь Минкина, пройти через рамку безопасности, и он практически мгновенно исчезает внутри помещения.
Мне навстречу выходит известный телеведущий с телеканала ТВЦ Роман Бабаян.
— Рома, ты неоднократно был во всевозможных горячих точках – от Ирака до Северной Осетии. Так, может, ты мне объяснишь, почему в зоне противостояния под Славянском, Краматорском и Луганском работают российские журналисты, но нет западных телерепортеров?
— Да все очень просто. Кто сейчас в мире заинтересован в том, чтобы люди знали, что происходит сегодня на Юго-Востоке Украины? Назовите мне эту страну. Кроме России такой страны нет. Мы же видим, как себя ведут европейцы, тем более американцы. Мы же не на необитаемом острове живем, мы же все ездим в разные страны и видим там разные выпуски новостей. Они же на абсолютно белый лист бумаги могут сказать "черное". И если раньше мы об этом только подозревали и говорили о двойных стандартах, то сегодня мы в этом и убедились. Только сейчас наши ребята работают на этих территориях.
Тот же вопрос я задал Дмитрию Киселеву, который пришел почтить память Игоря вместе со своим коллегой по "Россия 1" Аркадием Мамонтовым, ведущим программы "Специальный корреспондент".
— Вы знаете, когда я начинал работу в начале 90-х, нам объясняли, какая должна быть журналистика после распада Советского Союза. Один из преподавателей сказал нам, что в учебнике по журналистике ВВС в самом начале говорится, что ни один репортаж не стоит вашей жизни. Мол, берегите себя. Я не знаю, есть ли такой учебник на самом деле. Но эта фраза запомнилась. Она, по крайней мере, очень подходит… Правомерность ее утверждения доказывается тем фактом, что западных журналистов под Славянском, в центре боевых действий, просто нет. Они предпочитают писать об этой войне, как блоггеры, не слезая со стула, просто клацая по клаве. И в этом отличие нашей журналистики, абсолютно гражданственной… А гражданственность – это способность, в том числе и к самопожертвованию. Вот этим наша российская журналистика и отличается от той журналистики, которой нас когда-то пытались научить. Это с одной стороны тяжело, но когда ты чувствуешь причастность к этой команде, к этой семье "Вестей", то это поддерживает и вдохновляет.
Дмитрий Константинович говорит и о погибших Игоре и Антоне.
— Это были отличные молодые мужчины, у каждого из них абсолютно своя романтичная, достойная мужская история. И каждый из них пал смертью храбрых, я бы так сказал. Погиб – это не совсем точное слово. Они были убиты прицельным минометным огнем. Они были убиты теми, кого не устраивало то, что они снимают.
Своей смертью они доказали, что презирают такой режим, когда свобода слова должна стоить жизни.
Подхожу к Виталию Третьякову. Виталий Товиевич критикует Союз журналистов России, у которого, по его мнению, нет своей позиции по факту гибели ребят. "Ведь есть же конкретный случай, если большие связи между этим Союзом и украинским журналистами с 1997 года. И никакого нет четкого и жесткого обращения хотя бы к ним. Вы-то, украинские коллеги, хоть что-то можете сказать по этому поводу? Короче говоря, если нет текста заявления Союза журналистов России, то, что его тогда обсуждать".
Третьяков махнул рукой и проследовал к своей машине.
Ведущий популярной программы "Прямой эфир" на канале "Россия 1" Борис Корчевников в черной рубашке и в черных очках с большим букетом красных роз идет к гробу.
— Борис, почему ты здесь сегодня?
— Я не могу этого объяснить. Это часть меня, часть профессии. Не потому что мы члены этого огромного журналистского коллектива ВГТРК, мы сегодня члены большого журналистского коллектива. Мы лишились одной из частей нашего тела. До конца тяжело решить, что мы потеряли, что потеряла страна. Нельзя убивать журналистов.
Тут многие замечают оператора Виктора Денисова, который работал в последние дни с Игорем Корнелюком. Он выжил только благодаря тому, что находился в нескольких десятках метров от места взрыва мины, которая убила Игоря и Антона. Его окружают, жмут руки. Какая-то пожилая женщина бросается к нему на плечи, долго жмет руку, обнимает его.
Денисов делится с присутствующими своими мыслями о гибели Игоря и Антона. Он не верит в случайность минометного обстрела и верит, что, в конце концов, будет установлена правда.
Давайте, в это поверим и мы.
Игорь и Антон. Пусть земля будет вам пухом.
