Беседовал Евгений Стримов, РИА Новости Украина
Поговорить с Валентином Александровичем Кравченко – непростая задача: в свои "за девяносто" он продолжает преподавать в Киевском национальном авиационном университете, ездит с лекциями по стране.
Мечта ветерана – еще раз побывать в австрийской столице, где для него закончилась Вторая мировая.
Что сегодня для вас Великая Отечественная война? Изменилось ли отношение к ней?
– Начало войны… Ну, я-то был подростком, не очень разбирался в этом, а вот потом уже, после окончания войны, после знакомства с большим количеством литературы, которая вышла после войны, я понял, что война – это было как… университет какой-то.
Сначала мы играли роль студентов, а роль профессоров играли немецкие генералы, фельдмаршалы, и они, конечно, были умнее нас. И дисциплинированнее, и богаче нас технически. На нас катила вся Европа. За ними шли Италия, Венгрия…
А мы играли роль студентов. Вот так мы учились – охватывать,"клещи", все прочее… До тех пор, пока не докатились до Волги. Вот Волга – точнее Сталинград – это настоящий перелом, не только в военном, но и в историческом плане.
Ведь пока шла Сталинградская битва, у границ Советского Союза стояли готовые к наступлению турецкие армии, Япония ждала результата Сталинградской битвы…
Поэтому Сталинградская битва вошла в историю не только как самая тяжелая и кровопролитная, но и как самое важное историческое событие.
Вы принимали в ней участие?
– Я счастлив, что являюсь участником этой битвы. Моя военная карьера началась со Сталинграда. Там я получил обмундирование рядового солдата, 59-ой… Ну, тогда она еще не была 59-ой, а была 279-тая дивизия.
С 19 ноября 1943 года и началась моя военная биография: с кровопролитных боев в Сталинграде, на подступах и дальше… Вот в этот период, можно сказать, мы поменялись с немцами местами. Паулюс (командующий 6-й армией, окружённой и капитулировавшей под Сталинградом – Ред.) был в это время уже пленен, а он был для немцев героем. И наши генералы уже кое-чему научились, и солдаты изменили тактику. И не только тактику, но и изменились морально. Тогда был знаменитый указ Сталина: "Ни шагу назад!".
А раньше как было: тогда я еще был мальчишкой, эвакуировался вместе с толпой… Помню такой случай: по степям в Ставропольском крае вместе с нами шла воинская часть, около полка примерно. С артиллерией, с оружием. Немцы давили то тут, то там, и вот пошел слух, что впереди пролетели над нами тройка или четверка 52-ых "Юнкерсов". А "Юнкерс-52" – это транспортный самолет. То есть все говорят – вон, сейчас десант высадят. Ну, высадили бы они десант, ну сколько "Юнкерс-52" – 30 человек. Ну, сто двадцать человек, чепуха по сравнению с полком!
Но если бы вы видели: военные срывали погоны, вернее, петлицы… Бросали оружие, была паника. Вот из-за этого и вышел у нас этот приказ "Ни шагу назад!".
Вот с этого момента, и к зиме особенно, они же прижали нас к самой Волге. Немцы даже в своей пропаганде говорили, что "вот-вот Сталинград падет, мы уже Волгу видим". А Волга горела.
Со Сталинграда наши с немцами роли поменялись – мы начали наступать.
Я там был рядовым солдатом. Кстати за участие в Сталинградской битве нашу дивизию переименовали с 197-ой в 59-ую гвардейскую. Тогда еще не было моды присваивать именные дивизионные названия – например, Краматорская, или Исмаильский полк, – а присваивали звание гвардейской.
И вот мы получили звание 59-ой гвардейской дивизии. Ну, шли мы на восток. К Украине, моей любимой Украине. Я родился здесь.
В Киеве?
– Нет, я родился в Донбассе, в Луганской области. Там есть поселок при шахте "Черкасская", мой отец работал на этой шахте, и там я и появился на свет. Так что Донбасс для меня – не пустой звук, это моя родина. И не только родина по месту рождения, я полил его своей кровью – первое ранение после Сталинграда я получил в маленьком селе Илирия. Правда, красивое название? Я потом разбирался, откуда оно пошло, откуда взялась Илирия в Донбассе? Пушкин писал песни илирийских славян… Потом я выяснил, что это пограничная область восточной Италии.
Там меня ранило впервые. А потом пошли бои за форсирование Северского Донца. Мне близок и Лисичанск, и Первомайск, все эти города… Мы платили за них большой кровью. Потом, в октябре, мы взяли Краматорск. Там наша дивизия получила название 59-ая Краматорская.
А потом пошел поход с боями к Днепру. Его мы форсировали в феврале, а до этого были очень тяжелые, кровопролитные бои на Никопольском плацдарме – это правобережье Днепра. Бои при Куте – это село, которое было затем затоплено при строительстве Каховского водохранилища.
Погибло много наших воинов, погиб Герой Советского Союза капитан Бахирев, с которым мы прошли почти от самого Сталинграда, комсорг нашего полка, Баскаков. В общем, я как-то составлял список – три четверти нашей дивизии погибло в Украине, если даже не больше.
Вы избежали ранения?
– Меня вторично ранило в ногу. Я попал сначала в медсанбат, потом были запасные полки, оттуда меня направили в 24-тую дивизию Второй армии, которая была направлена в Крым. И мне предстояло освобождать Крым. Освободили мы Евпаторию, за это дивизия получила звание 24-ой Евпаторийской дивизии.
А потом нас бросили под Севастополь, и пошла пьянка… Седьмого мая, во время штурма Сахарной Головы – есть там такая: все знают Сапун-Гору, которую штурмовали, а есть еще Сахарная Голова, она немножко севернее от Сапун-Горы – меня там еще раз ранило. И очень тяжело. В живот, практически смертельное ранение. А Севастополь был разрушен, госпиталей там не было, и меня перевезли аж в Одессу. И там я пролежал все лето до августа.
Оттуда снова возвратился в свою 59-тую дивизию, 176-ой полк. Они меня как бы ждали там, в обороне, на Днестре. И мне пришлось опять сесть в танковый десант, как было в Краматорске (мы Краматорск тоже брали танковым десантом – 24-тый танковый полк майора Подлесного).
Тот же самый полк сопровождал нашу дивизию и по Молдавии. 26-го августа мы освободили Измаил, но, поскольку не все полки были брошены на Измаил, некоторые – по другим районам, наш полк получил название 176-ой гвардейский Измаильский полк.
Вы освобождали Европу?
– После этого моя служба в стрелковых дивизиях кончилась. Я после отбора попал работать "на ключе" (передача информации – Ред.). Сейчас это не модно, давно уже ушло в небытие, а я еще с детства, подростком ходил в радиоклуб, и нас, как будущих военнослужащих сажали "на ключ", учили работать.
И здесь эта моя специальность пригодилась: я попал в особую роту связи с центром, и с тех пор уже не ходил пешком, а ездил на машине. Радиостанции были большие, монтированные на машинах, вот я и ехал.
Дальше у нас пошла веселая война. Болгария, почти без выстрелов, наоборот – нас везде встречали торжественно, с вином, закусками… это на фоне голодной Украины. Так мы прошли всю Болгарию, Югославию. В Югославии нас тоже очень хорошо встречали, относились по-братски. Из всех славянских народов лучше всех к русским относились сербы.
Так мы дошли до Вены. Я участвовал в освобождении Белграда, Будапешта и Вены.
Я был награжден: Орден Великой Отечественной войны I степени, медаль "За отвагу" (за бои под Краматорском), медали "За освобождение Белграда", "За взятие Будапешта", "За взятие Вены", другие. Но в моей жизни случилась большая неприятность – украли у меня медали. Документы остались…
Где вы встретили известие о победе?
– В Вене и произошло самое торжественное событие – попало мне дежурить в ночь с 7 на 8 мая. Обычно мы обменивались информацией с Москвой строго кодированными посылками. Никаких букв, никаких свободных слов не разрешалось. Категорически! Строгая секретность. А тут вдруг московский радист говорит мне открытым текстом: "Война закончилась, 9 мая объявлен Днем Победы…". А дальше я уже не стал принимать.
Этот момент… Это была такая великая радость, не только для меня, но и для всего народа! Что такое Великая Отечественная Война, может сказать только тот, кто в ней участвовал, кто был участником тех событий, даже если не воевал… Люди терпели голод, холод, потерю близких. Это грандиозное горе.
И мы, пацаны, нам было тогда лет по 20 всего-навсего, когда кончилась война, орали "Ура!", стреляли в воздух, в общем, с ума сходили от радости. А старики, которые постарше нас, говорили – радуйтесь, но будьте начеку… Я, например, говорил что войны никогда в жизни больше не будет, настолько много горя она принесла, разрушенные судьбы…
И Германия была разрушена, и Советский Союз, и вся Европа – Вену-красавицу разбомбили американцы так, что страшно смотреть было.
Мы тогда все считали, что никогда в жизни человечество не возьмет в руки оружия. А нам старики говорили: "Это пока вы живы, а вот вы помрете, появится новое поколение, и им опять захочется щекотать нервы". И, знаете, они оказались правы. Вот так закончилась моя война. Вообще, получается, я прошел почти всю Европу пешком.
После войны я поступил в демобилизационную, потому как имел три ранения. Учился в Львовском политехническом институте: поскольку в армии был радистом, то выбрал радиофакультет, закончил его, а потом мне предстояло отрабатывать в Сибири, на одном из предприятий радиоэлектронной промышленности. И вместо положенных трех лет я там вкалывал десять – работа была очень интересная, современная… А потом потянуло на Украину. В Киев приехал, кстати, на собственной "Волге", заработанной честным трудом.
А сейчас, по прошествии 70 лет, ваше восприятие победы изменилось?
– В 1945 году мы встретились с американцами, Восьмой армией, и были безмерно рады, что все это уже кончится, позади, что мы возвратимся домой – пацаны же были. Потом, некоторое время спустя, у нас в политехническом институте во Львове были спортивные парады каждое девятое мая. А уже когда поехал в Сибирь, девятое мая даже было рабочим днем, как-то все затихло.
А вот после тридцатилетнего юбилея начали более осмысленно воспринимать результаты победы. И опыта больше набрались, появилась ядерная техника, осознание, что война – не самый лучший метод решения проблем.
И тогда действительно и политики, и инженеры, и руководители предприятий понимали, что Третья Мировая Война будет концом человечества, потому что было изобретено оружие, которое стерло грань между фронтом и тылом.
Как вы считаете, что помогло вам выжить в войну? Возможно, вера в победу, любовь, уверенность?
– Я могу сказать: счастье. Просто я был в такой кровопролитной бойне на Северском Донце… наша 59-ая дивизия там, во главе с командиром корпуса, положила всех своих. Там три обелиска стоят, я приезжаю каждые десять лет туда. Под каждым обелиском – братская могила по 10 тысяч солдат. Три десятка тысяч солдат на маленьком клочке, маленьком плацдарме. А что помогало выжить – я не знаю. Я был просто отчаянный, молодой и "зеленый". Счастливая звезда, наверное. Моя бабушка по матери, которую я очень любил и которая, собственно говоря, нас с братом вынянчила, она верила в Бога, и моя жена говорит: "Ты остался живой только благодаря тому, что твоя бабушка за тебя молилась".
Может быть, доля правды в этом и есть, что я остался жив. А сколько полегло? В первом бою, где меня ранило, вместе со мной воевали мои одноклассники. Нас четверо вступили в бой в этот. Остались живы два – я и Володя Лещенко. Володю в руку ранило, меня – в ногу. А Витя Морозов и Боря Плахотнюк остались там. В первом же бою.
А как вы собираетесь провести 9 мая в этом году?
— Я вам скажу честно. Я после Ющенко и его выбрыка (попытка примирить воинов красной армии с воинами ОУН УПА – Ред.), я дал себе клятву – 9 мая не быть в Киеве. Я не воевал с ними (ОУН УПА – Ред.), не пришлось. Но я учился пять лет в Львовском политехническом институте, и все эти пять лет я чувствовал на себе эту вторую войну после войны. Я не хочу вдаваться в подробности, это уже другая тема…
Происходящее сегодня в родном для вас Донбассе вы можете назвать войной?
– Современное АТО мне непонятно. Это не война – это такая детская сказочка, когда два козлика на узком мостике разойтись не могут, уперлись рогами, и ни тот, ни другой не хочет уступить. И судьба у них обоих – оказаться в воде. Это детская сказочка.
Но сейчас же взрослые люди занимаются этим, не дети.
