Василий Стоякин, обозреватель
Вашему вниманию предлагается рецензия на книгу: Варламов Алексей "Михаил Булгаков", — М.: "Молодая гвардия", 2008.
У Алексея Николаевича Варламова два безусловных достоинства.
Во-первых, он – не булгаковед. Это очень сильно развязывает ему руки. Булгаковед обязан Булгакова любить, или, хотя бы, демонстрировать такую любовь (а то паства не поймет). Варламов Булгакова ценит, но не любит безоглядно. Это позволяет ему делать очевидные, но не всегда одобряемые, выводы.
Например, когда рассуждают о том, почему не состоялась беседа Булгакова и Сталина, обычно ссылаются на мнение Е.С. Булгаковой – разговор пошел бы не о деньгах, а о свободе творчества Сталин говорить был не готов. Увы и ах – после звонка Сталина, когда Булгаков уже работал в ТРАМе и МХАТе, он писал Сталину и… именно о деньгах. Это письмо часто цитируют, но выводы не делают. А ведь очевидно, что письмо дошло и составило плохое впечатление – работу человеку дали, а он все равно недоволен…
А к булгаковедению как явлению автор относится с подозрением, и даже роняет загадочную фразу: "булгаковедение как наука и булгаковеды как персонажи еще ждут своего Лукулла" (не имею представления, что он имеет в виду – я знаю только "лукулловы пиры" и братьев Марка и Лициния Лукуллов – полководцев времен поздней республики, современников Суллы, Помпея и Красса). Особенно же потряс воображение Варламова "литературовед Е.А. Яблоков, который знает все" (себе почитать, что ли?).
Во-вторых, у него обширные знания и широкий взгляд на литературу. Он с легкостью проводит параллели между Булгаковым, Буниным, Тэффи, Толстым, Пришвиным и многими другими. Что также дает обширный материал для анализа.
Уже в начале книги нас ждет серия выводов, над которыми я, например, никогда не задумывался (просто из-за недостаточности информации для сравнения):
Во-первых, Булгаков – единственный крупный писатель своего времени из полной и счастливой семьи (в некоторой конкуренции к нему только Шмелев, и то…).
Во-вторых, Булгаков – единственный крупный писатель своего времени из семьи священников, причем – по обеим линиям (писателями-врачами нас, чай, не удивишь).
В-третьих, Булгаков – редкий человек, у которого от школы осталось больше впечатлений, чем от университета (насколько редкий – сказать не могу, потому что сам такой же).
В университете, кстати, Булгаков учился 7 лет, задержавшись на втором курсе из-за романа с Татьяной Лаппа, и неопределенности будущего – думал стать то ли актером, то ли писателем, то ли певцом. Кстати, один из первых своих рассказов, "Огненный змей", М.А. написал примерно в 1912-13 году. Закончить обучение его, видимо, подтолкнула свадьба – надо было обеспечивать семью.
Варламов пытается анализировать и такие неоднозначные моменты, как отношения между Булгаковым и его первой женой. Он приходит к выводу, что разлад был предопределен отсутствием у Т.Н. Лаппа духовного развития. Будучи идеальной парой для Булгакова-врача, она стала неинтересной Булгакову-писателю. Критической точкой был момент, когда она не поняла сцены молитвы Елены в "Белой гвардии". В этот момент посвящение ей из книги исчезло (его сестры, Надежда и Елена, это посвящение видели)…
Справедливости ради надо отметить, что сам Булгаков духовным развитием жены вовсе не занимался и вообще – был противником женского образования (по словам Надежды Земской). К сожалению, автор не вернулся к этому вопросу позже, когда в жизни Булгакова появились разносторонне развитые и образованные Любовь Евгеньевна Белозерская и Елена Сергеевна Шиловская (Нюрнберг).
Есть и совершенно чудесные фактологические замечания. Например, Варламов указывает, что герой рассказа "Морфий" Сергей Поляков кончает жизнь 13 февраля 1918 года, в то время, как этой даты просто не существовало! В связи с перемой календаря за 1 февраля сразу же пошло 14-е… И тут вспоминается Максудов из "Театрального романа", который бросился в Днепр с Цепного моста, уничтоженного поляками в 1920 году. Или то, что 11 января 1929 года был убит Яков Александрович Слащев, а 30 января – запрещен "Бег", в котором Слащев был выведен как генерал Хлудов. Или то, что второе разрешение "Дней Турбиных" вполне могло быть связано с публикацией в Париже критического отзыва Ходасевича, а котором Сталину сообщил Горький…
Или вот, довольно неожиданная трактовка фразы "народ не с нами, он против нас" из "дней Турбиных". Варламов делает логичный вывод, что это отнюдь не признание неминуемости победы большевиков, а всего лишь констатация того, что "против интеллигенции восстал темный и дикий народ, который не может быть солидарен с интеллигенцией, олицетворяемой Турбиными". Я, впрочем, после этого обратился бы к "Собачьему сердцу", где наглядно показано, как именно эта сама интеллигенция создает "народ", который тут же начинает его притеснять…
Булгаков как писатель был "крещен" на Кавказской войне, подобно Толстому и Лермонтову. Именно кавказский период его творчества был чуть ли не самым продуктивным в драматургическом отношении – в 1920-21 годах во Владикавказе было поставлено целых четыре пьесы Булгакова! За последующие 20 лет – три (если не считать дошедших до генеральной репетиции).
Кстати, Первым опубликованным рассказом Булгакова были не "Грядущие перспективы" (это, кстати, вообще не рассказ, да и не стал бы Булгаков привлекать к нему внимание даже в "Записках на манжетах"). Скорее это "Дань восхищения", сохранившийся фрагментарно и посвященный событиям октября 1917 года в Киеве.
Интересно анализируется тема Булгакова и "сменовеховства". Булгаков "сменовеховцем" не был, поскольку не верил в возможность примирения старой и новой России. Особенно четко это выражено в рассказе "Ханский огонь".
Но "сменовеховцы" сыграли огромную роль в судьбе Булгакова – они (вернее – А.Н. Толстой) сделали Булгакова известным. Дружбы между ними, правда, не получилось. Хотя Толстой к ней стремился, а его старшая дочь впоследствии вышла замуж за Е.А. Шиловского – бывшего мужа Е.С. Булгаковой.
По поводу "Кабалы святош" Варламов, удивительным образом, становится на сторону критиков пьесы. По его мнению, сам Мольер не одобрил бы копания в его грязном белье, раскрытия сложных отношений с женщинами и королем. Собственно, Булгакова именно за это и критиковали – подменил, дескать, реалии классовой борьбы разной пошлятиной. Как-то так.
Честно говоря, не знаю, что сказать по этому поводу. Персонально для меня "Кабала" остается вершиной драматургического мастерства Булгакова.
Читайте также: Книги из РФ. Покупаем — продаем, спрос рождает предложение
С другой стороны, если бы Булгакова стали пинать не за кровосмесительство, а за борьбу с цензурой, то ему точно было бы хуже. Мне не нравится словосочетание "Булгаков рассчитал" в употреблении Варламова, но в данном случае может он действительно — "рассчитал"?
А вот относительно "Театрального романа" автором, напротив, написано много хорошего. Я и сам теряюсь в оценках, что мне больше нравится – "роман" или "Жизнь Мольера". Но именно тут ему внезапно изменяет чувство меры: в "Театральном романе" "Булгаков-писатель как нигде превзошел Булгакова-человека, победил его злость, обиду, раздражительность". И тут же признает – литературный мир Булгаков описал с полным использованием всех этих своих качеств. В смысле – очень зло и хлестко. А его "доброта" по отношению к театру и людям театра… Может, замысел как раз и был в том, чтобы попытаться воздействовать на театр изнутри ярким и смешным памфлетом? Рукопись ведь не была предназначена для печати и "звучала" только при чтении в конкретной аудитории, знающей, о чем идет речь… И, понятно, был бы памфлет написан иначе, "терапевтический эффект" не получился бы. Фрагментами, связанными с писателями, Булгаков показал, как он на самом деле зол на МХАТ. Может, конечно, все было и не так, но отрицать возможность такого расчета было бы неправильно.
О "Мастере и Маргарите" автор пишет мало и объясняет это… самим форматом серии "Жизнь замечательных людей"! "Если говорить о биографии нашего героя (…), то надо признать (…), что в прижизненной судьбе своего создателя (…), роман "Мастер и Маргарита" практически никакой роли не сыграл".
В отличие от большинства булгаковедов, Варламов отнюдь не считает Булгакова ничего не боящимся рыцарем без страха и упрека. Он признает, что звучащие как анахронизм слова о крахе белого движения в "Днях Турбиных" были уступкой политической остроте момента. "Александр Пушкин" в точности соответствовал текущей концепции и, при прочих равных условиях, должен был пойти. Не говоря уже о либретто оперы Потоцкого "Черное море". Мало того, что музыка, по отзыву Е.С. Булгаковой, была так себе, так и тема революционная – о разгроме Врангеля. А именно писать революционные тексты Булгаков отказывался и в лучшие времена. Кстати, автор правильно отмечает, что во МХАТе Булгакову ничего такого не предложили бы, а ГАБТ и не подумал учитывать тонкую душевную организацию нового автора. Само же либретто, по сути, стало пародией на собственный булгаковский "Бег"… (Опера не пошла, но либретто сыграло свою роль позже – им "разбавили" сценарий "Бега", что позволило протащить фильм через идеологические инстанции). Ну и, конечно, автор весьма критично расценивает "Батум", полагая, что пьеса слабая, а сама работа над ней, независимо от субъективных намерений автора, должна была быть воспринята как попытка наладить диалог с властью. При таком подходе к делу остается вопрос – за что же Булгаков так не любил Алексея Толстого и Валентина Катаева, которые действовали ровно в той же парадигме, только более последовательно?
Варламов довольно много внимания уделяет версии, вброшенной Мариэттой Чудаковой через воспоминания невестки Е.С. Булгаковой Дзидры Тубельской о том, что Е.С. была осведомительницей НКВД. Версия слабенькая хотя бы потому, что у Тубельской отношения с Е.С. Булгаковой не сложились, а членом семьи она была недолго. Да и вообще, мне сразу вспомнилось замечание крайне ревнивой (но уже поэтому – чрезвычайно наблюдательной) Лидии Яновской, что Мариэтта Оскаровна имела влиятельных покровителей (не уточняя, правда, географически, была ли это площадь Ногина или Дзержинского).
Некоторое расстройство мне доставило того то, что отдельные разделы книги плохо отредактированы (не все). Например, Святополк-Мирский (известная в Российской Империи фамилия) чудесно превращается в Святослав-Мирского. По всему тексту разбросаны цитаты, которые именно как цитаты плохо атрибутированы – понять, где кончается цитата (с которой автор, зачастую, не согласен) и начинается собственно авторский текст, бывает трудно. Тем более, что Варламов в принципе злоупотребляет сложносочиненными предложениями и обширными цитатами не только из булгаковедческой литературы, но и из самого Булгакова. Хотя книга-то, в общем, адресована любителям Булгакова, которые тексты его знают…
Встречаются характерные идеологизмы, вроде цитаты Г. Свиридова: "дьявольское овладело людьми настолько, что сам дьявол удивлен этим". И вывод: "вот цена советскому периоду нашей истории, которую теперь так стараются обелить". Мое мнение: автору надо не анализировать писателя, творившего именно в этот период, а уходить в монастырь и там просить прощения за то, что он родился и прожил 28 лет своей жизни в этом режиме…
В одном месте, я и просто оказался в тупике: "это не значит, что пиша о Дон Кихоте". Люди добрые, а что – ТАК можно? Я ж не знал…
Впрочем, с этими недостатками можно примириться – книга-то действительно прекрасная…
