Николай Червяков, обозреватель
Впервые прибыв в этот город четверть века тому назад, по-советски наивный и переполненный культурными мифологемами, столь щедро несколько столетий импортируемыми страной "наружу" – я оказался совершенно не готовым к действительным реалиям стремительно глобализирующейся Европы. Оказалось, что в отдельных местах мегаполиса можно вообще часами не увидеть ни одного "французского" лица, что улица между районами порой гораздо шире и поглубже разделяющего континенты моря, и что заученные в Университете литературные нормы европейских языков могут оказаться совершенно бесполезными в океане диалектов, акцентов и наречий парижского предместья. Сначала пришёл логический цивилизационный испуг и откровенное непонимание. Но очень быстро их сменили любопытство, удивление, а после – что-то близкое к восторгу.
Пройдя первичную "географическую адаптацию" в джунглях районов города и ближайших окрестностей, в своих перемещениях я постепенно как-то незаметно сместился к северо-востоку – в те места правого берега Сены, где "нормальный" парижанин если и бывал, то лишь пару раз в жизни. Довольно чопорный и церемонный столичный житель обитает, как правило, на буржуазном левом берегу, полностью "вымирающем" (в смысле людей на улицах и заведениях) уже к 8 вечера. Бесчисленные разноязыкие туристы согласно глянцевым путеводителям послушно фиксируют "положенные" достопримечательности, переполняют центр и набережные, толпятся в змее-очереди на Эйфелеву башню, а вечером, сбившись "по национальному признаку" в гомонящие стайки, безопасно бродят среди неоновых декораций ненастоящего порока легендарных площадей Пигаль и Клиши. Но если хоть чуть-чуть отойти от того же Монмартра…
Читайте также: Размещение беженцев во Франции будет сопровождаться проверками — Олланд
Я вошёл во вкус ночного кус-куса района Сен-Дени, где он поедается прямо руками с подноса под аккомпанемент непостижимой арабской музыки и при соседстве мелких "братанов" и сутенёров, чьи чёрные как смоль "подшефные" девчонки с трудом заметны в тёмных арках ближайших подъездов. Я полюбил пронзительные крики торговцев на продуктовых рынках и начал осваивать не столь замысловатые законы блошиного рынка в Клиньянкуре, где продавцы воспринимают своё извечное занятие как образ жизни, освящённое веками настоящее искусство. Я понял, что львиная часть интересующей меня музыки исполняется вживую в пропахших марихуаной, пивом и потом зальчиках без признаков сидячих мест и заплёванным полом, где ещё полвека назад устраивались разной степени легальности бои по боксу и рестлингу. Я убедился, что купленный у случайного уличного торговца кебаб или мергес может стать достаточным поводом для долгой приятной беседы, приглашения в дом для знакомства с семьёй и немедленного предложения любых форм помощи, если таковая вдруг понадобится. Уже тогда – четверть века назад – я осознал, что мусульмане Франции, рассеянные с разной плотностью по всей её территории, являются отнюдь не угрозой "импортному" варианту современной французской жизни, а важнейшей её культурной составляющей. А потом – с годами – я обнаружил и других мусульман: режиссёров и актёров, интеллектуалов и рэперов, старательных госслужащих и неподкупных полицейских. А ещё позже начались взрывы. И это тоже были мусульмане.
Теракты в парижском метро 1995-го. Пылающие улицы предместий французских городов в 2005-том. Эти кошмары до поры до времени оставались довольно далёкой абстракцией, пока под самый ужасный в своей макабрической "зрелищности" удар не попал Charlie Hebdo. Этот журнал я полюбил давно, а в своей коллекции французских комиксов (BD) храню альбомы с автографами двух из погибших художников. А сколько замечательных концертов было посещено в "Батаклане"… Под аккомпанемент взрывов и автоматных очередей, при подсветке пожаров и огоньков телекамер, на глазах всего мира мультикультурная, многоязыкая и более-менее мирно "сосуществующая" Франция стремительно уходит в прошлое… И этот процесс, увы, со стороны пока что выглядит необратимым.
Соседским отношениям Ислама с Францией больше тысячи лет, и их редко когда можно было назвать гармоничными. Ровно через 100 лет после смерти Пророка, в 732-ром, франкский король Карл Мартелл разгромил мусульманскую армию при Пуатье. Тем самым он практически спас континентальную Европу от стремительной экспансии молодой мусульманской империи, границы которой простирались к тому времени от Китая до современной Испании. Вплоть до XI столетия Средиземное море было своеобразным "мусульманским озером", превращённым арабскими пиратами в зону рискованного мореплавания и мировой центр работорговли. В 1095-м Папа Урбан II кладёт начало более чем двухсотлетней эпопее европейских Крестовых походов на Святую землю, во время третьего из которых, "благодаря" Саладдину, европейцы впервые узнали значение слова "джихад". С XVI-го века французы "переходят в контрнаступление" на Север Африки – так называемый Магриб (Алжир, Тунис, Марокко), к середине века XIX-го превратив эти державы в колониальный придаток метрополии. Во время Первой Мировой 130 000 североафриканцев прибывают работать во Францию, не считая десятков тысяч арабских и африканских солдат, призванных под знамёна Республики и переброшенных на европейский континент. Большинство из выживших тогда вернулось назад, но ненадолго. Разрушенной Второй Мировой Франции требуются десятки тысяч рабочих рук для восстановления страны, и вот тут и начинаются настоящие проблемы с демографией.
Самим французам тоже невозможно представить родину без мусульман, уже в четвёртом поколении считающих себя французами. "Коренным" жителям страны очень страшно обнаружить, что ещё вчера мирный и вежливый сосед сегодня может вдруг?… По тропам, проложенным почти тысячелетие назад Крестоносцами, теперь в обратном направлении движутся сотни тысяч адептов иной веры, каждый из которых тоже вдруг может оказаться?…
Мне тоже очень грустно за ту, прежнюю Францию. Вряд ли в ближайшем обозримом будущем вновь доведётся посидеть в ночной кофейне в Сен-Дени и поболтать о чём-то со случайно встреченным арабом. Страна наверняка не будет прежней, но какой? Ислам и Франция (при почти 8-миллионном мусульманском населении), хотим мы того или нет — понятия уже неразделимые. Мрачно-саркастичный визионер-насмешник Мишель Уэльбек в своём последнем романе "Подчинение" (Soumission, 2014) очень рельефно и со смаком нарисовал страну после победы на президентских выборах Пятой Республики претендента по имени Мохаммед бен Аббас, вполне демократическим путём одолевшего во втором туре Марину Ле Пен. Но подчинение по Уэльбеку отнюдь не связано с террором – жители страны принимают шариат чуть ли не с облегчением.
Не следует считать, что каждый мусульманин Франции – потенциальный радикал. И вообще – насколько много общего между живущими в стране тунисцем, иранцем, малийцем, боснийцем, палестинцем и, скажем, жителем Индонезии? Французские палестинцы, кстати, присоединяясь к общенациональному трауру, цитируют отнюдь не Коран, а знаменитую фразу социалиста Жана Жореса: "Империализм чреват войнами, как грозовая туча – ливнем". Нет, сегодняшний Париж не оказался в одночасье на переднем крае хантингтоновского "столкновения цивилизаций". В сердце мультинациональной и многокультурной Европы XXI столетия от последних взрывов погибли граждане 17 стран, в том числе и мусульмане. Мировая машина по производству насилия продолжает набирать обороты, ещё недавно мирные соседи вновь вспоминают старые обиды, и всё настойчивей звучат из прошлого боевые кличи фанатиков разных окрасов и мастей. На самом деле, рвануть сегодня может где угодно. Не только в далёком Париже. И, как показывает собственный печальный опыт, уж совершенно не обязательно из-за мусульман.
