Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ
Четырехсторонняя встреча в Женеве по поводу выхода из украинского политического кризиса завершилась достижением договоренности о поэтапной деэскалации конфликта. Впервые с самого начала "украинской смуты" у всех сторон, так или иначе вовлеченных в нее, появились некие контуры общей платформы относительно того, как выходить из политического тупика, в котором оказалась Украина сегодня. Однако, воздавая должное мастерству дипломатов, их готовности отойти от максималистских планок и перейти к поиску компромиссов, следует заметить, что сама по себе деэскалация является лишь тактическим инструментом. Она не в состоянии решить ни кризиса самого украинского национально-государственного проекта, ни проблем украинской идентичности, ни формирования новых правил игры на международной арене.
Продолжается распад СССР
Ситуация в Украине в последние месяцы вытеснила все сколько-нибудь значимые события из топов информационных агентств и первых полос газет. Даже положение дел на Ближнем Востоке отошло на второй план. Для такого пристального внимания есть более чем серьезные основания.
После серии балканских войн безопасность в Европе не подвергалась столь жестким испытаниям. И есть от чего впасть в отчаяние, видя погружение в хаос и властный коллапс пятой по численности населения и второй по площади европейской страны. Государства, играющего роль мостика между условным Западом Россией. И речь не только об энергетическом транзите, но и о своеобразном буфере между РФ и НАТО с Евросоюзом.
Остроты ситуации добавляет то, что Украина за все годы своей независимости так и не смогла сформировать целостную гражданско-политическую идентичность. Фактически в этой стране сосуществуют три основные общности (украиноязычные украинцы, украинцы русскоязычные и русские, не говоря уже о многочисленных этнических группах, таких как порядка 200 тысяч венгров, например), чьи представители по-разному видят свое будущее и будущее украинского государства. Какие же проблемы обострил сверх всякого предела стремительно разворачивающийся в Украине кризис? "Украинская смута" отчетливо продемонстрировала, что распад Советского Союза продолжается. И этот тезис не является просто красивой метафорой для усиления эмоционального воздействия на читателя.
Конечно, СССР как государства и как субъекта международного права не существует уже более двух десятков лет. Уже два поколения школьников получили среднее образования в новых независимых государствах. Сформированы предпринимательские, политические и гуманитарные элиты, чье становление и карьерный рост пришлись на последние два десятилетия. Однако распад некогда единой страны не может рассматриваться лишь как формально-юридический акт. Подписание Беловежских соглашений положило конец СССР, но оно не создало и не могло создать новых государственных и гражданских идентичностей. Между тем, недостаточно было назвать себя Украиной, Молдовой или Грузией. Как в свое время справедливо отмечал Камило Кавур, "Италию мы создали, теперь надо создавать итальянцев". И на этом пути фактически все республики бывшего СССР, ставшие новыми независимыми государствами, подстерегали немалые проблемы.
Политические элиты, вставшие в их главе, постоянно вступали в серьезнейшее внутреннее противоречие. Они любили (и продолжают любить) те границы, которые были во много искусственно и без всякого учета народного мнения и волеизъявления нарезаны большевиками, но при этом не осознавали, что для сохранения своих стран в этих пределах нужна намного большая гибкость и нелинейность, по сравнению с советским государством. СССР мог позволить себе обеспечивать "территориальную целостность" Украины, Азербайджана, Грузии, Молдовы, опираясь на репрессивный аппарат и мощную пропаганду. Но после 1991 года вновь возникшие государства должны были искать новые пути для формирования новых граждан.
О национальном единстве Львова и Донецка
Украина (которую один из ярких журналистов 1990-х годов Александр Кривенко охарактеризовал, как "сплав коммунистов и националистов") не пошла по пути региональной диверсификации, которая смогла бы учесть интересы таких разных частей страны, как Галиция и Донбасс, Крым и Волынь, Буковина и Слободская Украина. По справедливому замечанию известного американского специалиста по политической географии, профессора Университета Колорадо Джона О’Локлина, "проект по строительству украинской идентичности сопровождался продвижением украинского языка и культуры на восток страны (и в Крым). Но он вызывал тревогу и обеспокоенность среди русскоязычного населения, которое там доминировало".
До тех пор, пока украинская власть обеспечивала баланс интересов разных элитных групп, "національна єдність" сохранялась. Как только киевский "Майдан" опрокинул привычный статус-кво, центробежные тенденции стали набирать оборот.
После того, как президент России Владимир Путин признал участие российских военных в процессе недавнего самоопределения Крыма, многие эксперты и журналисты из США и европейских стран стали выражать открытое ликование по поводу прямого подтверждения "имперских устремлений" Москвы. Забывая при этом, что российская политика - это не движение в одну сторону.
Россия также вынуждена реагировать не некоторые вызовы, а не только производить их сама. В том же 2008 году Россия вскоре после "пятидневной войны" на Кавказе пролонгировала "большой договор" с Украиной, основанный на признании ее границ. Не пыталась она переиграть беловежские принципы взаимного признания межреспубликанских рубежей и в 1994-1995 годах, когда крымское пророссийское общественное движение было на подъеме. Просто потому, что в Киеве была хотя и неудобная, но власть, способная осуществлять практическое руководство всей территорией страны и имеющая монополию на насилие и правоприменение.
Для того, чтобы куда-либо вмешиваться, необходимо иметь для такого вмешательства внутренние предпосылки. Кто, в самом деле, будет всерьез рассматривать возможности для пророссийской агитации во Львове или в Тернополе? Таким образом, и без пресловутых "зеленых человечков" для центробежных тенденций хоть в Крыму, хоть на юге и востоке Украины были свои фундаментальные причины.
Диалог против "посреднических войн"
И здесь самое время обозначить второй принципиально важный тезис, до предела обостренный нынешним украинским кризисом. Внешняя политика новых независимых стран Евразии не может реализовываться при жесткой конфронтации с Россией. Это опять же не вопрос ее "имперских амбиций". Проблема в том, что значительные сегменты этих стран не готовы к интеграции с Западом путем отталкивания от РФ.
Это касается не только русских и русскоязычных украинцев (к слову сказать, даже после изменения статуса Крыма порядка 40% украинцев негативно воспринимают интеграцию с НАТО, а в некоторых регионах это число на порядок выше), но и гагаузов и приднестровцев в Молдове. Это относится и к абхазам с осетинами, которые большей частью мирового сообщества рассматриваются, как граждане Грузии. И в этой связи возникает резонный вопрос: можно ли ставить перед новыми независимыми странами жесткий выбор: или-или. Как это было сделано в канун подписания Украиной соглашения об ассоциации с ЕС.
Стоит признать, что в постсоветских государствах есть серьезный запрос на европейскую и натовскую интеграцию. Но в них также присутствует и запрос на кооперацию и даже союзничество с Россией. Как решить эту головоломку?
Для ее успешного решения есть два выхода. Либо РФ и Западу начать новое масштабное соперничество за доминирование в этой части мира, превращая страны бывшего СССР в полигон для "посреднических войн", либо полноценный диалог, в котором особые интересы России будут учитываться и рассматриваться не в контексте примитивных и идеологизированных схем типа "ресоветизация", а как легитимные резоны.
Ясное дело, договариваться о спорных сюжетах будет непросто. Взять хотя бы внеблоковый статус Украины. Но если не превращать диалог в выяснение, кто из нас святее Папы Римского, а вести его в контексте прагматики и взаимного выигрыша, шансы есть. Хорошо, если бы женевские договоренности стали первым шагом именно в этом направлении. Вторые Балканы в Европе принесут всем одни лишь проигрыши. Притом в долгосрочной перспективе.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции. Ответственность за цитаты, факты и цифры, приведенные в тексте, несет автор.
