Алла Дунина, РИА Новости Украина
Горячим стало лето прошлого года для украинских военных, добровольцев и нацгвардейцев под Иловайском, а позднее — под Дебальцево. После молниеносных атак противника последовало спешное отступление. Бросали все — технику, оружие, раненых и убитых. Как результат — тысячи пленных и тысячи пропавших без вести.
Поиском убитых занялись волонтеры, государство брать эту миссию на себя отказалось. Около 600 останков уже удалось отыскать поисковым группам в степях Донбасса. Но на этом их миссия не закончена, рассказывает глава правления ВОО "Союз "Народная Память" Ярослав Жилкин.
Ярослав Александрович, когда вы первый раз поехали в зону АТО, не страшно было?
— Мы приехали на Донбасс в первых числах сентября прошлого года. Всего 12 человек, среди которых трое из национального военно-исторического музея при МО. Собирались очень быстро. Как в самую обычную поисковую экспедицию взяли кто что мог из еды и одежды. Фронт работы был огромный, через неделю уже все падали с ног. Очень долго ехали от базы, через блокпосты, часто под обстрелами. Храбрились, из последних сил. Из-за военных действий нам пришлось отказаться от камуфляжа, в котором мы обычно вели поисковые работа, чтобы нас случайно не приняли за бойцов. Придумали свою форму — купили спецодежду синюю, такую как у электриков, а сверху надевали жилеты оранжевые и салатовые. А в дополнение резиновые сапоги и респираторы. Мы были очень похожи на дорожных работников, и даже местные жители к нам часто подходили и просили им дороги починить или электрику провести. Ассоциацию с военными мы не вызывали и это уже был прогресс — в нас не стреляли пока мы бродили по полям.
Смотрите также — Последствия обстрелов Горловки: выбитые окна и сломанные деревья
Много было работы в первые дни?
— Пришлось поработать… Навсегда в памяти останется Иловайск. Днем жара. Вокруг степь. Трупный запах постоянно тебя преследует. Ветер степной переменчивый и не поймешь, с какой стороны он дует, куда идти искать труп. Вокруг сожженная и раскуроченная техника. Земля усыпана гильзами, осколками от снарядов, разорванными сухпайками. Площадь где-то 20 квадратных километров, никакого ориентира где искать погибших, только приблизительный — вокруг Саур Могилы. Огромное количество групп вооруженных людей, которые при появлении посторонних тут же автоматы на тебя направляют. Даже наш транспорт с красным крестом и то воспринимали настороженно. Уставали очень сильно. Возвращались к полуночи, при том, что вставали каждый день в пять. А сколько спецодежды поменяли, даже не сосчитать. Даже не знаю, как выдержали. Тела находили повсюду. Только лесополосы обходили стороной, там опасно, можно нарваться на растяжки или мины.
Без труда удавалось попасть на территорию, контролируемую противником?
— Договаривались с ними. Они нам давали сопровождающего из своих, который объяснял, кто мы и с какой целью приехали. Вопросов не было.
Как тела находили, случайно во время обхода или у вас была более четкая информация?
— По-разному. Иногда идешь, видишь, кто-то копается в земле, становиться понятно — мародеры ищут, чем поживится. Этот народ не брезговал трупы обыскивать, не только собирать оружие, патроны или снаряды. Буквально приходилось идти по запаху, как ищейкам. Респираторы этот запах не перебивали. Многих находили по следам на земле. Видим, каска валяется, дальше бронежилет, потом ремень с боекомплектом, а через метров пятьдесят — боец. Наверное, был ранен, сбрасывал все лишнее, чтобы налегке уйти. Иногда нам сообщали информацию сами военнослужащие, которые отступая, видели, что кто-то из однополчан упал или что в лесополосе загорелся БТР. Если были четкие координаты, указатели, обязательно проверяли. Очень сложно было разбирать братские могилы, когда в щель укладывали по пять-шесть тел. Ужаснее всего доставать самого нижнего.
Прошлой осенью вы находили покойных иногда даже по запаху, то каким образом захоронения планируете искать сейчас, когда прошло столько времени или у вас есть какое-то специальное оборудование?
— Из оборудования у нас только щуп и лопата. Металлоискатель бесполезен, в земле много металла. Да и хоронили бойцов часто голыми и босыми. Со временем вести поисковые работы сложнее, исчезают следы и улики. К примеру, часто позиции наших военных были в полях. Где погибали бойцы, там их и хоронили, ставили самодельный крест с желто-голубой ленточкой. Прошел уже год, бугорки на могилах уже осели, а кресты могло ветром сдуть. Если могила в поле, никто не гарантирует, что завтра туда не придет фермер и не перепашет его. Тогда визуальный характер захоронения исчезнет навсегда. Мы не смогли обойти все позиции, это огромная площадь. Мы проехали пока только там, где были бои, где расстреливали колонны. Мы даже не углублялись в посадки, там все заминировано или растяжки стоят. А ведь там может быть очень много наших погибших парней.
Мы узнавали, в МВД есть собаки, натренированные на поиск тел, но в эту зону милиционер не поедет, ему для этого надо будет уволиться, потому что у нас договоренность, что там могут работать только гражданские. А собаку тренировать дорого и долго и не факт, что получится. Сейчас стараемся найти свидетелей, кто сможет указать на захоронение.
В вашу задачу входило только найти тела и доставить их к месту хранения?
— Нет, нам надо было составить опись кого мы нашли, в каком состоянии и что было при нем. Все, что делают обычно эксперты-криминалисты, которые выезжают на место убийства. Нам же пришлось осваивать это самостоятельно. У нас в стране нет на этот случай разработанного образца, пришлось придумать свой документ, подходящий под полевые условия. А тела мы отдавали военным, они их отвозили в два пригнанных вагона-рефрижератора в Чаплынку, а потом перевозили на судмедэкспертизу.
В Донецком аэропорту вы уже были?
— Нет. Мы пока туда не ездим, эта зона каждый день обстреливается. Но по нашей информации, там есть тела наших бойцов.
Это правда, что погибших украинских солдат сбрасывали в шахты? Вы такие находили?
— Это все из области легенд. Я и с другой стороны слышал рассказы о том, как "нацики" приехали, сбросили два грузовика тел в шахту и гранатами забросали. Мы проверяли информацию. В шахты не спускались, ориентировались по внешним признакам — следам от машин, от тел и так далее. Ничего подобного мы не заметили нигде. Самая большая братская могила, которую мы нашли, была из 12 тел. Мертвые в реках, ямах, шахтах — это из разряда прифронтовых басен, как и рассказы о передвижных крематориях. Но страшилки придумывают все кому не лень. Один известный донецкий волонтер рассказывал историю с распятым в донецком аэропорту мертвым киборгом, да еще и обмазанным фосфором. Это уже перебор.
Сколько погибших вы нашли и сколько уже удалось идентифицировать?
— Я не могу сказать, сколько тел нашли. Мы же подбираем все, что находим. В сгоревших БТРах, машинах, среди пепла, находили несколько уцелевших фрагментов и мы не знаем, они принадлежат одному человеку или нескольким. Мы вывезли оттуда 600 мешков с останками. А сколько удалось идентифицировать, неизвестно. Этим занимается МВД, и они нам не говорят. Но, насколько я знаю, много еще не идентифицированных тел. Я не исключаю, что нам попадались останки не только украинских бойцов, но и других сторонников конфликтов. Уверен, очень после этой войны много будет безымянных могил. Мы привозили такие останки, по которым установить кто погиб — нереально.
На ваш взгляд, соответствуют ли официальное число погибших реальному?
— Вряд ли вы у кого-то добьетесь правды, узнаете настоящие число погибших. В этом конфликте участвуют Минобороны, МВД, СБУ, погранвойска, добровольческие формирования. У каждого какие-то свои показатели. Нет информации, кого установили по ДНК-экспертизе. У нас недавно был дикий случай. Позвонила невеста одного погибшего бойца, тело которого мы забрали под Марьинкой 2 сентября. У него на ремне сохранилась фамилия, плюс, на руке были часы и другие личные вещи. Его тело прикопали товарищи и забрали документы, они же нам указали место захоронения. 9 месяцев проводили ДНК экспертизу. Его личность установили. Мы, по просьбе девушки выслали родне его личные вещи, они у нас хранились в экспозиции. А через неделю после похорон к матери на ее запросы, которые она писала все это время в разные инстанции, пришел ответ, в котором говорится, что по их сведениях ее сын сейчас находится в плену… и предпринимаются попытки по его освобождению. Вы представляете себе состояние родственников?! Они в шоке.
Но СБУ тут заявила, что всего числится без вести пропавшими 1179 человек. Это может быть правдой?
— Не верьте ни в какие цифры. У нас нет единого центра, куда бы поступали сведения о пропавших, найденных, убитых, раненых и так далее. Нет единого органа, который бы узнавал судьбу каждого пропавшего в зоне АТО. Иногда родственники рассказывают, что боец пропал там-то и там-то, что дружил с тем-то и с тем-то. Это все надо проверить, чтобы установить, что случилось с воином. Мы попросили СБУ, что бы они, опрашивая вернувшихся из плена, узнавали параллельно, не были ли они свидетелями гибели кого-то из товарищей, не знают ли, где их могли похоронить. Это важнейшая информация. Можно было бы поехать на место и забрать тело. Но у нас с информацией большие сложности. Этим никто не хочет заниматься.
По вашим ощущениям, сколько может быть погибших, о которых никто не догадывается?
— Мне кажется, что где-то около ста тел погибших воинов мы можем найти в Донецкой и около двух сотен в Луганской области. С Луганском у нас пока не налажен контакт, там все сложно и они нас на свою территорию не пускают.
Читайте также: Кучма или война
В предыдущем интервью вы рассказывали нам, что облегчили процесс идентификации тел личные жетоны, которых не оказалось ни у одного бойца в первые дни военных действий. Но сейчас они уже появились?
— Только у военнослужащих Минобороны. В Нацгвардии и добровольческих батальонах жетоны бойцам до сих пор не выдали. Я даже не знаю, как это назвать.
Сегодня, когда нет котлов и скорого отступления войск, процесс перевозки тел погибших с передовой в тыл налажен?
— Как вам сказать… Проблемы есть. Пока была зима, погибших держали просто на улице недалеко от расположения. Когда наступила теплая пора, возникла проблема, куда девать трупы. В большинстве прифронтовых городках холодильники сломаны. Ни Минобороны, ни МВД на этот случай не приобрело спецтранспорт для этих целей. Теперь нам звонят с передовой и просят забрать тело. Мы, в ущерб поисковым мероприятиям, занимаемся еще и транспортировкой погибших с передовой. Все к этой теме относятся так, словно это последний погибший, больше никого не убьют. Я уверен, что завтра мир не наступит, а, следовательно, будут новые потери… При этом температура воздуха плюсовая, если тело пролежит два дня под открытым небом, опознать его будет сложно. Морги в прифронтовой зоне забиты под завязку до сих пор. Никто не подумал о дополнительном контейнере с охлаждением. Это достойное отношение к павшим?
Это единственная проблема?
— Нет. Не продумано элементарное — как доставить тело, скажем, из Днепропетровской области в Ужгород, Ровно и так далее. Это все лежит на плечах у родственников. Государство отправило людей на войну, но свои обязательства — вернуть их домой, пусть в гробу, государство не выполняет.
Вы по-прежнему существуете на средства собранные от пожертвований?
— Не только. Нам помогают и другие волонтеры. Благодаря им, у нас теперь отличный транспорт. Но кроме этого, нам помогли договориться с Минобороны о совместном проекте "Эвакуация-200". Но у нас работы еще много остается. Практически не исхожена Луганская область, где были миникотлы, где колонны попадали под обстрел. В прошлом году мы не смогли туда попасть. 80% результата дают 20% усилий — будем стараться в этом году обследовать как можно большую площадь в поисках наших погибших воинов. Поисковые работы мы не собираемся прекращать.
