Беседовала Наталья Печорина
После начала АТО он в качестве волонтера, а затем добровольцем видел происходящее на Донбассе. В августе Музыка участвовал в штурме Саур-Могилы, в октябре был в донецком аэропорту, чтобы подготовить репортаж для Минобороны и журнала "Эсквайр". В аэропорту поучаствовал в фотосессии "киборгов", и многие стали его так называть, хотя Максим повторяет, что он не "киборг" и в этом качестве аэропорт не защищал. Но если попал на фото — не отвертишься. И любые твои опровержения уже никому не неинтересны. О своих впечатлениях от войны Максим Музыка рассказал в интервью сайту "Голос столицы".
Все-таки вы были в донецком аэропорту. Какая там была обстановка?
— В аэропорту ми были еще во второй половине октября. На тот момент самое тяжелое – это холод, вокруг бетон… Артиллерия тогда отрабатывала хорошо, и к нам никто практически не приближался, за исключением каких-то одиночных диверсантов, которые пытались внутри коммуникаций терминала (шахты, подвалы) устроить диверсии. Были перестрелки, но к ним быстро привыкаешь, перестаешь обращать внимание. Это тоже одна из опасностей, потому что психологически ты привыкаешь к стрельбе, как к шуму машины. Ты уже просто сидишь, кушаешь, рядом гипсокартонная стенка, за ней идет перестрелка… Ну, стреляют, и пять минут назад стреляли, и через пять будут стрелять.
Мы туда попали в не сказать затишье, но артиллерия штурмы аэропорта отрабатывала еще на третьих подступах. Ребята, которые там были раньше, говорили, что доходило и до ближнего боя. Где-то через неделю как мы уехали, по второму терминалу танк лупил 40 минут, не могли навестись артиллеристы на него.
На тот момент я больше опасался, что рванет боекомплект, потому что он в терминале был свален просто в кучу, в груды, и я понимал, что если шальной снаряд туда попадет, то может быть невесело. Оно взорвется и все — паду смертью героя. Но тогда этого не случилось, и вот я вернулся. Познакомился со многими ребятами, некоторые из них были до конца, тот же Рахман, еще ребята. Слава Богу, практически все, кого я знал, выжили.
Психологически мне легче, но в, то же время многие погибли.
Вы были там в январе, когда обострилась ситуация?
— У нас были планы туда поехать, но ввели новый режим допуска, нужно было проходить пункты досмотра, конечно, было неприятно, и мы не хотели туда уже идти. Зачем идти? Тебя будут там еще обыскивать. Какой смысл?
И когда обострение пошло, то я наблюдал за этим уже через ребят, которые там были, связываясь с ними, узнавал что происходит через других волонтеров, как и многие мои знакомые. А достоверную информацию получить тоже тяжело, много эмоциональных оценок, этот "шум" не добавляет ничего хорошего.
Но ваши знакомые бойцы, которые там были, что они рассказывали?
— Недавно я был в Днепропетровске, проведал там Рахмана, мы с ним немножко общались. Но он как начальник разведки бригады тоже не будет говорить до конца то, что думает. Но на самом деле он говорит: ну, опоздали, там не успели, там надо было это сделать… Это война, это не является каким-то предательством… На передовой это случатся сплошь и рядом: везли боекомплект, поломалась машина, не довезли. Как к этому отнесешься? Пошли в контратаку, из десяти машин две остались, остальные поломались… Да, ты понимаешь, что машины не готовы, то не так, это не так… Но видеть в этом преднамеренность, какой-то саботаж, не проведя расследование, нельзя.
Поэтому эмоционально тяжело, и ребята понимают, что так сложилось. Уже было понятно на тот момент, что удержать терминал невозможно было, он простреливался насквозь. Пуля пролетала через четыре стенки, а ты укрыт только визуально, не более того, эта стена тебя не защищает. Поэтому удерживать терминал никто и не планировал в том виде, он физически уже просто был уничтожен. Был единственный вариант сохранить аэропорт – отодвинуть линию фронта дальше, чтобы просто он не попадал под обстрел. Сами понимаете, что такое решение требует воли, а у нас все стремятся соблюдать какие-то договоренности непонятно с кем, непонятно кем подписанные.
Была контратака как попытка сделать ДАП тыловым объектом, но она не увенчалась успехом по ряду причин. И вот уже наступление террористов.
Ребята заложили взрывчатку под ними и взорвали, многие провалились в подвал, и кто там был жив, не жив, — непонятно. Выжившие, которые могли передвигаться, оттянулись где-то метров на 700 оттуда в укрытие, откуда постепенно их эвакуировали, и они ушли по-разному. Нужно понимать, что аэропорт – это терминал. Терминала нет. Аэродром — это большая территория, много гектаров, метеовышку до сих пор наши военные удерживают, и другие сооружения. Там по факту удерживать, как по мне, уже нечего.
А как вы думаете, стоило ли превращать терминал в братскую могилу? Когда ситуация изменилась, просто признать очевидное и забрать людей, чтобы не хоронить, а спасти?
— С одной стороны, да. Но мы же сами превратили аэропорт в символ, там — "киборги". Соответственно, вцепились в него как могли. Ты уже защищаешь не столько и не только землю, которая тоже имеет значение, неважно это квадратный метр чернозема или взлетно-посадочной полосы. Но в данный момент еще вцепились в то, что это был символ. Почему бы и нет?
Я не могу сказать ничего плохого, ничего хорошего. Мы привыкли все превращать в символы – Брестскую крепость, оборону Севастополя, еще что-то. Возможно, кого-то это воодушевляет, этот пример, то, что 242 дня удерживали оборону.
Зная реалии войны, люди к этому относятся совершенно иначе. Но тут тоже нельзя однозначно сказать: надо было уйти. Почему уйти оттуда? Почему не из Киева? Чем Киев лучше, чем аэропорт. Вот тут начинается уже какая-то торговля патриотическими образами.
Ну, живые "киборги" лучше, чем мертвые. Или все-таки нам нужны мертвые герои?
— Они погибли… На войне гибнут… Был определенный бой, были определенные задачи. Могло случиться то же самое еще гораздо раньше. Попал бы снаряд, боекомплект взорвался бы, и не было там вообще ничего. Все бы сказали: "Ай! Мы защищали до последнего".
Здесь, было, наверное, три варианта. Чтобы укрепиться, нужно было завезти бетонные блоки, выстроить ДОТы вокруг.
Читайте также: Реакция в ЕС, США и НАТО на минские договоренности неоднозначна
Как завозить, если противник тоже атакует?
— Выбить тех, кто стреляет, кто атакует, завезти, укрепить его и удерживать. Бетонные сооружения можно удерживать, но не гипсокартонные, не современные металлоконструкции, сэндвич-панели. Терминал действительно нужно было превращать в крепость. Или отодвинуть линию фронта, сделать его тыловой структурой.
И третий вариант – отойти чуть назад, закрепиться где-то по линии, которую ты можешь удерживать. Как мы знаем, аэропорт по минским договоренностям был уже передан (ДНР – Авт.). То есть, по сути, я так понимаю, что никто его удерживать долго не собирался, потому что уже договорились, что мы его отдаем – отдаем.
Отчего же не отдали?
— Потому что ребята сказали: "не уйдем". Все. И тогда два варианта – или бросить их, и тогда имиджевые потери и все остальное, или как-то поддерживать. Я понимаю эту ситуацию таким образом.
А какие у вас впечатления от нынешней ситуации? Бои у Дебальцево, в других населенных пунктах. Что может произойти в ближайшее время?
Есть Минобороны, которому уже никто не верит. Есть реальная ситуация на фронте, есть командиры, мнение которых действительно отличается. К сожалению или к счастью — тут тяжело сказать – ценой многих потерь у нас появились командиры, которые понимают цену жизни, цену войны, которые начинают понимать, что происходит. Я лично знаю людей, которые занимаются этими проблемами, и такой паники, как сеется, у них нет. Да, обстрелы участились, их много, но пока реального продвижения мы не видим.
Скорее всего, они будут пытаться прорываться и делать сухопутный коридор. Но мы об этом говорим уже давно. Если у Минобороны все под контролем, то, наверное, надо посмотреть на сооружение обороны Мариуполя, Бердянска, Херсона, других объектов. Тот же Чонгарский перевал нужно посмотреть, действительно ли он укреплен. Я не могу этого знать, потому что, к сожалению, физически не там. Все остальное – это все слова третьих людей, некоторым я верю больше, некоторым меньше, некоторых совсем не знаю. У меня есть друзья из главного управления разведки, говорят, идет работа в штатном режиме. Какой результат был – мы не знаем.
Ты можешь делать все безупречно и проиграть, можешь не делать ничего и тоже проиграть. Но, к сожалению, даже Минобороны стало какой-то политической структурой. Генштаб начал играть в какие-то политические игры, потому что они говорят в политическом ключе, а не отчитываются, что мы сделали то-то и то-то. Сколько бетонных блоков было завезено? Сколько стоит противотанковых ежей? Сколько противотанковых групп, рвов было выкопано? По этим данным можно судить, в какой степени мы готовы. Но пока такой информации нет. То есть они этим не оперируют, а говорят про "коварный удар", "вероломный удар террористов по мирным жителям". Я понимаю. Но вы все подготовили, чтобы "Грады" не подходили на эту дистанцию?
Читайте также: Долгий путь к миру
На это расстояние, с которого они могут вести огонь по мирным жителям. Что вы сделали? Есть пункты наблюдения, есть беспилотники, которые контролируют? Есть системы оповещения?
"Мы проверили бомбоубежища"… Как вы их проверили? Открыли двери? Замок проворачивается? Или как? Посмотрели, что там хлам есть? А запас питьевой воды, медикаменты, продовольствие, свет? Оповестили граждан, куда нужно двигаться? Вы знаете, где бомбоубежище в вашем районе? Куда вам нужно двигаться?
Хотелось бы верить в ответственность этих людей, но сами понимаете, то, что мы видим и на фронте, то, что мы видим здесь, пока оптимизма не добавляет.
Расскажите, как вы вообще на фронт попали?
— Я долгое время ездил как волонтер, с мая месяца. И к концу июля я уже понимал, что готов идти туда. Так делали многие волонтеры через два-три месяца, когда туда ездишь и видишь, как там обстоят дела. Хотел сначала в добровольческий батальон, но меня отговорили от "Айдара", сказали: "Не-не-не, не стоит, там махновщина, там вообще непонятно что. Вот, при главном управлении разведки будет отдельная разведрота. Это же главное управление разведки, это же спецназ. Иди, мальчик, тебя там и научат, и вообще, крутой будешь". Примерно так. С такими ожиданиями и пошел. На третий день нас сняли с первого полигона, когда мы первый раз стреляли вообще. Сняли, посадили в вертолеты, мы полетели на Саур-Могилу.
И после штурма Саур-Могилы я остался патриотом, но для большинства нашего командования, которое впоследствии стало известными людьми, героями Украины, для них мы просто обычное мясо. Ну, как? Нет другой штурмовой группы, ну, пойдете вы. Ну, мало ли, что вы стрелять не умеете, ничего страшного. Вот, у вас будет прекрасная возможность пострелять.
Что оттуда запомнилось?
— Не было даже элементарного — мешков, лопат. Вроде яму выкопали, а перекрытия из чего сделать? Хорошо, бревна нашли, положили. А дальше что? Накрыли всем, чем было. Земля осыпью и земля в мешках – это разные вещи с точки зрения преграды, останавливающей пули.
Вот так и живем – того нету, этого нету. Видишь врача, у которого руки по локоть в крови и он без перчаток — закончились еще неделю назад…
Карт у нас не было. Карта была в штабе у одного из водителей какой-то машины, который сказал: "хоть застрелите меня, все равно не отдам". Когда мы с Саур-Могилы прорывались, полковник, командующий операцией, сидел, изучал эту карту, чтобы по памяти потом ехать. А там понимаешь, что как-то не туда поехали, свернули не туда. Так это элементарно, потому что там 200 метров, и блокпост, 700 метров – наши. И если в темноте, не разобравшись, свернул не туда, тебя расстреляли.
Читайте также: Эйфория от успеха переговоров в Минске закончилась похмельем и отрезвлением
Сейчас ребята делают и передают планшеты, навигаторы, и карты изготавливают сами, печатают. Это вопрос выживания.
А сколько человек выжило из вашей группы?
— Практически все. При обороне погиб один человек, один попал в плен. Ну, мы считаем, что он в плену. Штурм был несколько раз, при штурме выжили все, мой напарник был только ранен. После этого вернулись, были в Краматорске, и я уехал в Киев за волонтерской помощью, это меня спасло, можно сказать. А ребят через час после моего отъезда перебросили на оборону Саур-Могилы. Вот они удерживали ее до 24 августа. И оттуда уже уходили, и прошли через Иловайский котел. Одна группа попала в плен, но ее отпустили через два дня, раздели, забрали все, но отпустили. А вторая группа сильно пострадала, она прошла через Иловайский котел. Вот там вот погиб один человек, ну, из наших, потому что военных там погибло больше, конечно. Еще двое попало в плен, одного мы забрали.
Вы отделяете себя от военных. А в каком статусе вы там были?
— Из нашей группы никто не был оформлен. Нас не успели оформить.
До сих пор?
— Тех ребят, которые потом захотели, их оформили, но уже при 42-ом батальоне. Вначале был расклад — при главном управлении разведки. Но что это за рота при управлении разведки? Давайте их при третьем полку спецназа. Зачем при третьем полку спецназа? Кто у нас там еще есть? 42-й батальон, давайте их туда. Ну, примерно так.
А ты уже понимаешь, как это происходит, и не доверяешь, говоришь: "Я воевать готов, но оформляться не хочу". И для них это проще, потому что за тебя отчитываться не надо. Ну, воюет, а погиб – так погиб. Может, мимо проходил и упал. С другой стороны, это не официальные потери, которые ты никак не можешь отрицать. Сколько погибло ребят из "Правого сектора"? Мы же не видим. Сколько ребят из других добровольческих батальонов погибло? Мы часто не видим, потому что они тоже не оформлены. Многие узнают об этом через три месяца. То есть ты документы подал, они где-то там есть, тебе: "да-да-да, все нормально, оформляем". А где они? На каком этапе? Вроде как оформляются, потом узнаешь, что никто не оформил. Или наоборот – ты документы подал, не поехал, оказалось, что ты дезертир. И такое слышали.
Тогда я просто не стал оформляться, а сейчас уже дождался мобилизации. Отказываться, естественно, не буду по многим причинам, надо значит надо – это раз. Во-вторых, Минобороны используют нашу фотографию в рекламной кампании мобилизации. Было бы смешно, если бы сказал, я не пойду, я откуплюсь.
Здесь уже проще, я понимаю, как там было, я знаю, с кем хочу воевать, с кем я могу воевать рядом. Как раз ребята, с которыми мы были на Саур-Могиле, с 51 бригадой, они формировали разведбат и звали меня на начфина. У меня военная специальность – это военные финансы.
Встретились с комбатом, а он говорит, что его начфин воевать не будет, а в штабе в Ровно сидеть. А я так не могу. Говорю, что хочу в боевую часть, могу инструктором. Предложил меня взять в роту глубинной разведки. Документы уже пошли на Генштаб.
Люблю конкретику, готовлюсь.
А почему сначала собирались на начфина?
— Может быть, я единственный из волонтеров, который работает по специальности. Мне проще, потому что меньше ответственности за личный состав.
Начальнику финансовой службы проще, он как главный бухгалтер. Но если хочешь воевать, воюешь вместе с ребятами, это не проблема. Когда в аэропорту был, ребята спрашивали: "Слушай, что ты здесь делаешь? За тебя есть кому стрелять, это не проблема. Есть люди, которые стреляют лучше тебя. Может, ты даже хорошо стреляешь, но это могут делать все. А то, что ты можешь делать в Киеве – не все, и лучше там делай, помогай". Вот мы пытаемся здесь это все организовывать. И реабилитационные программы делать, и линию правовой поддержки сделали для ребят. У них много вопросов. Они не знают, как получить статус участника АТО, как получить статус участника боевых действий, какие права при ранении. Целая линия вопросов, которые мы помогаем решить, пытаемся такие программы, чтобы как-то улучшить ситуацию.
На государство мы можем надеяться, можем возмущаться, почему не сделано до сих пор, но возмущение ничего не меняет. Поэтому пытаемся сделать своими силами здесь. Есть люди в министерствах, которые идут навстречу, мало того, они сами просят помощи. Звонит, допустим, замминистра и говорит, что "я сам не могу исправить ситуацию, давайте, подключайтесь".
С позиций вашего военно-финансового образования и того, что пережили на фронте, как обеспечиваются украинские войска? Достаточно ли у них всего? Чем кормят солдат?
— Знаете, если бы не волонтеры, это все бы давно уже закончилось. Волонтеры сами говорят, если бы сразу не помогали, то война уже давно бы закончилась. Какое снабжение? Оно идет по нормам мирного времени.
Я разговаривал еще под Саур-Могилой с зампотылом (засестителем по тылу) батальона, мне интересно было…
Расскажите.
— Ну, говорит: "А что ты хочешь? У нас по нормам форма раз на полгода выдается". Ну, мы же в боях участвуем, она сгорела через день уже, или ты, там, отходил… "где ее взять? Берцы выдаются навалом. "Сколько человек там?" — "Сто" — "Хорошо, вот тебе сто пар". Тебе могут сто пар дать одного размера". Ну, кому-то подошло, повезло. Про качество я вообще молчу. И так далее.
В аэропорту, помню, парень, говорил: "Если я сейчас сниму с себя все, что мне дали волонтеры, я даже без трусов останусь". Все волонтеры начинали одинаково. Кто-то из близких ушел на фронт, записался добровольцем, надо помогать. Мой друг тоже пошел добровольцем, потом рассказывает: дали парадную форму, каску и берцы дубовые, в которых ходить нельзя, не то, что бегать. Ни спальников, ни карематов, ни трусов, ни спортивной одежды, ты же не можешь в парадке тренироваться все время. Когда на показуху приезжал, кажется, Турчинов, он говорит, это ужас был. В парадке кувыркались, прыгали, потому что другой одежды нет.
Так после этого и парадной формы нет…
— По факту им не дали ничего. Каска советская образца 68-го года, металлическая, парадная форма, берцы. Все.
А вооружение?
— Оружие дают. Но какое? Из того, что есть на складах. У меня был пистолет 1938 года выпуска.
Ух ты! Это же реликвия.
— Ну, это еще не реликвия. В Песках два пулемета "Максим" работают, даже фото есть. Хороший калибр, нормальный пулемет. Стреляет? Стреляет.
Есть новые бронеавтомобили. Мой товарищ, Алексей Мочанов, автогонщик, вместе с ребятами из 95-й бригады испытывал. Дали свои замечания по доработкам, которые можно сделать, но ничего не делается, критику никто не любит.
Автомобиль может выйти из строя, на второй яме он ломается, броня кабину держит, капсулу, где находятся бойцы хорошо, а двигатель не держит. И если прострелен двигатель, дальше уже никуда не едешь.
Когда у тебя из трех, БМП в одном пушка не поворачивается, но ездить может, значит, поедешь тоже. Это кажется смешным, когда такое читаешь…
Саур-Могилу штурмовали 25-я бригада, 5-я, 51-я, 72-я, 30-я, еще какие-то. Но суммарно это было человек 70 — взвод оттуда, пару человек оттуда. И в аэропорту так же было. Эта группа, оттуда, 5 человек оттуда, 10 человек – оттуда… "Крым", потому, что оттуда один человек, "Азов" – один человек.
Читайте также: Контузия, ранение, пытки — Семенченко, Парасюк, Булатов
Что можно посоветовать мобилизованным сейчас?
— К сожалению, большинство людей не хотят готовиться. Мы говорим "массовая мобилизация", но что-то по утрам я не вижу массово бегающих людей.
Хочешь выжить? Бегай, прыгай, тренируйся, будь трезвым, потому что это тоже реальная проблема – пьянство. Перестань пить. Это тебе гораздо больше поможет выжить, чем что-либо другое. Это только кажется элементарным. А все остальное… в бою ты научишься очень быстро. Держаться ближе к земле, быть меньше, чем казаться — в маленького тяжело попасть. Но чтобы близко держаться к земле и вести бой, тебе нужна хорошая физическая форма. Ты это будешь делать в бронежилете, с боекомплектом, возможно, раненый. И не скажешь: "ой, я не пойду бегать, у меня, там, спина болит". А там у тебя ничего не будет болеть, будет рука оторвана, а бежать надо будет.
У людей не хватает воли. Хотя от этого, они понимают, зависит их выживание. Зависит выживание от скорости, как ты можешь упасть? Зависит. А вскочить? Зависит. Так тренируйся! Падай-вскакивай, падай-вскакивай. Зависит выживание от того, как быстро ты можешь окопы копать? Зависит.
Бери лопату и иди в лес! Выкопай 20 окопов за день в полный рост, или хотя бы лежачий одиночный. У тебя завтра все будет болеть, ты поймешь, как ты хорошо потренировался. Но мы же этого не делаем. Мы начинаем жаловаться. ДОСААФ не работает, никто не помогает… Будь сам себе полигоном.
Лопату дать?
Они думают, что война – это какие-то там особые тактические изыски. Нет. Это элементарные вещи, которые обычно спасают жизнь, но не всех их делают.
