Александр Белокобыльский, РИА Новости Украина, Харьков
Эмоции переселенца из Донбасса поймет лишь другой беженец. И еще – психолог. У волонтерского объединения "Станция "Харьков" есть психологическая служба, которая помогает людям справиться с шоком и начать жить заново. Координатор службы – кризисный психолог, директор организации "Дом человека" Ольга Кадышева.
В каком состоянии приезжают на безопасную территорию люди из Донецкой и Луганской областей?
– Мы начинаем с состояния острого стресса. Каждый день кризисный психолог встречается с острой душевной болью, растерянностью, дезориентацией. Зачастую человек не в состоянии принять решение, осознать свои потребности для выживания. Помочь осознать их – и есть цель первого кризисного консультирования.
Сейчас даже регистрационная форма переселенцев, которую заполняют волонтеры "Станции "Харьков", очень отличается от той, что была вначале. Выработать ее помогали психологи.
Затем – помощь уже в социальной адаптации, на этом этапе очень важно сопровождать семью. Мы имеем телефонную связь, человек может нам позвонить и мы сами периодически мониторим ситуацию.
Насколько серьезную психологическую травму переживают переселенцы?
– У них несколько видов стресса накладываются один на другой. Прежде всего, стресс, который пережили мы все, жители Украины, от информационной агрессии. Информационная война расколола страну на два лагеря, что очень повысило уровень тревоги в обществе.
Следующий стресс жителей донецкого и луганского регионов, – реальная угроза жизни и ожидание: вот-вот случится что-то опасное для жизни моей, моих детей, моей семьи. Кто-то пережил и реальное физическое насилие.
Эвакуация – отдельный стресс. Случалось, выезжали, под обстрелом, рискуя жизнью, на их глазах, получали ранения и даже погибали другие беженцы…
Затем – жизнь в новом месте, где у тебя ничего нет. Ни имущества, ни друзей, ни близких людей, к которым можно обратиться при необходимости. Это новый вид стресса: эмиграция.
Есть люди, которые пережили это все. Это запредельно. Разумеется, они нуждаются в помощи. Они даже не в состоянии осознать, как они в ней нуждаются.
С таким "букетом", наверное, и сами психологи не сталкивались раньше.
– У меня в практике много очень сложных случаев. Кроме того, я работала с украинскими эмигрантами в Европе, в Мадриде, и там истории были из самых страшных, какие я только слышала. Поэтому у меня была некая готовность к тому, что мы можем здесь встретить, и что может с этими людьми произойти, если им вовремя не оказать поддержку.
Но так массово – это, конечно, совершенно новый феномен. Нам самим нужно было привыкать, приспосабливаться, создавать психологическую службу, которая бы встречала этот поток безумного горя.
Большая служба у вас сейчас?
– Через нашу команду кризисных психологов прошли более 50 человек, представители разных школ. Сегодня круг сузился до 15 человек, готовых отдавать свое свободное время: ведь все работают, все практикующие психологи. Мы включаем в свою команду и специалистов из других стран. Консультируют переселенцев онлайн, по Skype очень хорошие специалисты из Англии, США, Израиля, России.
Что заставляет вас делать бесплатно работу, за которую вы обычно берете деньги?
– Я сама постоянно спрашиваю психологов об их мотивации. Потому что бесплатно месяц за месяцем работать с людьми… Это не все понимают. Сами переселенцы не понимают.
Что здесь получают волонтеры? Не хлебом единым. Здесь поток настоящей жизни, который притягивает, как магнит. Это самореализация, когда человек чувствует себя нужным, на своем месте.
Такая работа дает сильную обратную связь. Причем эта благодарность совсем иного качества. Она очень сильно отличается от той, что мы, психологи, имеем от клиентов, которые нам платят деньги. И это дорогого стоит.
Думаю, сталкиваетесь вы и с обратным моментом – с неблагодарностью.
– С агрессией, с претензиями, бывает, сталкиваются все волонтеры. Естественно. Лично я к таким проявлениям отношусь профессионально: когда человек кричит, сердится, – значит, он перешел в следующую стадию переживания травмы. После шока важно некоторое эмоциональное реагирование, и у некоторых людей оно выражается в агрессии. Это, как ни странно, акт доверия. Раз человек чувствует, что может здесь быть агрессивным, значит, он доверяет. И это акт выздоровления.
Летом большинство луганчан, дончан уезжали, думая, что все закончится за пару месяцев. А теперь приходит осознание, что домой не вернутся еще долго. Это болезненный переход для ваших подопечных?
– В первой волне переселенцев были жители небольших городков – Славянск, Краматорск, очень привязанные к своим местам жительства. Мы задавали вопрос на встречах: "Чего вы хотите?" Мы имели в виду – "хотите для своей жизни здесь". А все отвечали неизменно: "Хочу домой". И вот это "хочу домой" было самым главным. "Вы на сколько приехали?" – "Дня на три". Не то, что два месяца! Три дня, две недели, ну, месяц максимум!
Никто же не знал, действительно, сколько продлится все это… На самом деле жить в неопределенности и не знать, когда эта определенность наступит – тоже стрессогенная ситуация.
Чтобы совершить переход "я отпускаю прежние ожидания, я начинаю строить заново свою жизнь", – для этого нужно пройти через точку отчаяния. Болезненно, но именно так происходит принятие того, что есть: есть реальные потери, по-старому уже не будет. "Отчаяние" – это отказ от прежних чаяний.
На новом месте приходится сталкиваться с множеством трудностей. Например, кто-то ехал к родственникам – а потом они поссорились, не смогли вместе жить. Приходится искать новое место жительства.
Я слышал много историй, когда родственники, что называется, переоценили свое гостеприимство. И началось: стиральной машиной не пользуйтесь – большой расход воды; моющими средствами нашими не пользуйтесь…
– Да, конечно: "Лишний раз в туалет не заходите". Ничего необычного – в кризисе обостряются все межличностные проблемы. Кроме того, начинаются истории разводов, провокаций к тому, чтобы семьи распадались. Я встречала женщину – на ней лица не было. Очередь стоит за гуманитаркой с тяжелыми переживаниями, но она выделялась особой тяжестью. Самая большая ее печаль была в том, что с мужем серьезные проблемы – а вовсе не то, что она будет завтра кушать, и чем будет кормить своих детей.
Читайте также: Так, когда начнется вторжение России в Украину?
Мне казалось, подобные обстоятельства должны сплачивать семьи. Люди должны чувствовать повышенную ответственность за тех, кто от них зависит.
– Происходит или так – сплачивается семья, или наоборот. В состоянии стресса (тут уже специальные термины пошли) человек переживает регресс, "проваливается" в прошлое. И старые психологические травмы обнажаются. Тогда каждый член семьи вновь переживает свою детскую травму. Каждый при этом нуждается в понимании, повышается раздражительность, агрессивность, появляются претензии, обиды. Старая травма проецируется на близких, и часто пары не выдерживают. Психологическая помощь тут совершенно необходима.
Переселенцы вообще охотно идут на занятия с психологами?
– С самого начала мы представлялись: я психолог, волонтер. Слово "волонтер" тогда еще было внове, "психолог" – понятно. Только неясно было человеку, какое отношение это имеет к нему лично: "всю жизнь жил без психолога, и ничего". Тем не менее, воспринимали хорошо, сложился имидж психологов как "просто людей, с которыми можно поговорить".
Иногда в каких-то состояниях только с психологом можно поговорить – разговор этот надрывный, через плач, через крик, и мы это принимаем. Когда они чувствуют себя услышанными, понятыми, – это очень греет душу и оказывается тоже важно.
