Станислав Смагин, публицист – для РИА Новости Украина
Что еще можно сказать о человеке, о котором и так уже, кажется, сказано все что можно? Булгаков, как поистине гениальный Мастер, умел, рассказывая о повседневности конкретной эпохи, затрагивать вечные темы и давать им новое прочтение.
Так, "Собачье сердце" – это не только фантастический этюд в красочном антураже Москвы середины 1920-х годов, но и размышление о Творце и творении, ответственности человека за содеянное им, уместности искусственного при наличии естественного; размышление, с одной стороны, блестяще раскрывающее тему, с другой – дающее почву для противоположных друг другу и практически одинаково убедительных трактовок. Есть же итальянская экранизация, где профессор Преображенский – злобный жестокий самодур-экспериментатор, а Шариков – вполне милая и симпатичная жертва его омерзительного эксперимента.
Про самое известное булгаковское произведение – "Мастер и Маргарита" – и не говорю, здесь погружение в метафизику и метаисторию еще сильнее и гуще, при, опять же, широком просторе для трактовок.
Однако Булгаков, как и подобает гению, не только заглядывал в прошлое и Вечное, но и предсказывал будущее. Причем в этом плане ему даже не пришлось сильно задействовать провиденциальный ресурс, достаточно было просто метко и талантливо зафиксировать окружающую действительность. Речь, конечно, о киевско-украинской теме в "Белой гвардии".
Есть известная фраза, то ли реально сказанная Владимиром Винниченко, то ли приписываемая ему: "Русский демократ заканчивается там, где начинается украинский вопрос". Произнесенная в реальности либо сконструированная задним числом, она, тем не менее, содержит нескрываемый упрек: вот, мол, какие все русские, вне зависимости от политических оттенков, имперские шовинисты.
На самом деле все проще и одновременно сложнее. Во времена Винниченко и чуть раньше русские либералы и демократы – не все, но многие, гораздо больше, чем сейчас – еще были либералами и демократами без жирных кавычек, еще не страдали смещением картины миры в сторону тотальной одноцветности, еще не отринули чувство патриотизма и банальную объективность.
Разве можно назвать империал-шовинистом рафинированного либерала и западника Ивана Сергеевича Тургенева, из-под пера которого на страницах "Рудина" вышел бессмертный отрывок "грае, грае, воропае"? Конечно, нет, это всего лишь незлая ирония над малороссийской культурой в рамках называемого нынче "Русским миром" феномена. Отмеченная, впрочем, смутной тревогой относительно политизации и обособления этой культуры. Тургенев всего лишь описывал то, что видел. Ровно так же, как через некоторое время честно говорил о турецком геноциде балканских славян, при попущении Англии, – вместо того чтобы невинно потупить глаза и деликатно не замечать эту проблему.
Булгаков, родное дитя русского Киева, имел сомнительное удовольствие застать времена, когда опасения одного из его предшественников в когорте великих русских писателей стали ужасающей реальностью. Поэтому в его строках на данную тему горечи ничуть не меньше, чем иронии. Больше всего же там – банальной реалистичности, которая иногда способна дать фору любому сатирическому гротеску.
Взять хотя бы известный фрагмент из романа, описывающий суть "политического украинства" как идеологии, образа жизни и мыслей:
"Сволочь он, — с ненавистью продолжал Турбин, — ведь он же сам не говорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински "кот"? Он отвечает "кит". Спрашиваю: "А как кит?" А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.
Николка с треском захохотал и сказал:
— Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты".
Где же тут хоть след преувеличения? Сейчас мы видим даже в мелочах идентичную картину! Случай из числа недавних – Аваков зачитывает на украинском какое-то заявление. Делает это явно с трудом, запинаясь, задумываясь и почти нескрываемо морщась. Затем, закончив с официальной частью, с едва ли не подчеркнутым облегчением переходит на русский. Таких примеров сейчас – целые клондайки.
Но дело ведь не только в насмешке над лингвистическим парадоксом. Вытаращить глаза, молчать и не кланяться в ответ (точнее, в безответность) на меткий неудобный вопрос – это любимая стратегия современного украинского политикума.
Иногда ответы все же следуют, но оказываются из серии "лучше бы молчали". Тут мне сразу вспоминается конец лета 2014 года. В течение всего пары дней Порошенко успевает: сначала сделать заявление в духе "мирный план – контактная группа – гуманитарный диалог – конструктивно пообщались с президентом Путиным", затем де-факто объявить о состоянии войны с Россией и… через пару часов на заседании Совета Безопасности рассказать о решении ситуации на Донбассе путем консультаций с российским Генштабом и совместном патрулировании границы с российскими пограничниками – то есть Россия легким движением языка из агрессора превратилась в союзника. Такой необычайной легкости мысли не достиг даже одиозный угандийский диктатор Иди Амин Дада, объявший войну США и через день зафиксировавший победу – ввиду неявки соперника на поле боя.
динственный элемент несходства реальности Булгакова с реальностью, данной нам в ощущениях нынче, это мягкий знак, который доктор Курицкий вставил в свою фамилию. Сегодня Елисеевы, Климкины и Турчиновы прекрасно себя чувствуют адептами проекта "Украина – не Россия", сохраняя фамилии в первозданном виде. Я уже не говорю про знаменитую перебранку Авакова и Саакашвили, где они выяснили, кто из них больший и лучший украинец. На такой сюр Булгакова не хватило, это уже по части его современника Кафки.
В "Белой гвардии" хватает и других эпизодов, будто выхваченных машиной времени из наших дней. Пожалуй, слово "эпизоды" даже не совсем корректно – оно ведь про что-то отдельное, оторванное от общей картины, а роман удивительно передает именно общую, взятую целиком современную нам картину.
Читайте также: Рудяков: языковыми квотами на ТВ власть нарушает права граждан
Что ж, в таком случае и зафиксированное самой историей падение сначала режима гетмана Скоропадского, а затем и Петлюры, очевидно, имеет кое-какую прогностическую силу. Тут хотелось бы вспомнить еще одно произведение Булгакова о Киеве 1918-1919 годов – рассказ "Я убил", в котором доктор Яшвин, фактически взятый петлюровцами в заложники и обреченный на казнь, убивает своего пациента, полковника-изувера Лещенко. Сеянье изуверства, крови и смерти закономерно приводит к тому, что сторицей возвращается сеятелям.
И все же – давайте не терять оптимизма. Будем надеяться, что новый Булгаков будущего, а возможно, и настоящего, уже живущий среди нас, при описании Киева 2020-х годов найдет в литературной палитре хоть какие-нибудь светлые краски кроме фразы "киевляне хорошие люди, но языковой вопрос их испортил".
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
