Василий Стоякин, обозреватель
Серьезность намерений Порошенко демонстрировал маячивший рядом бронетранспортер с 30-мм пушкой в боевой готовности, как красноречивым символом могучего средства борьбы с коррупционерами в поликлиниках.
Основная же инициатива президента состояла в том, чтобы ликвидировать коррупцию в судейской среде. Этому должны послужить конституционные изменения, включающие, среди прочего, невозможность политического давления на судей, ликвидацию их неприкосновенности, исключение возможности освобождения по залогу. Эти нормы внесены в президентский проект судебной реформы. Так же он выступил за снятие неприкосновенности с депутатов.
Президент поддержал предложение руководителя НАБУ Артема Ситника об усилении ответственности лиц, которые обращаются в НАБУ с доносами, но отверг предложение разрешить негласные операции, в т.ч. – снятие информации с каналов связи.
По форме все выглядит очень по-европейски. По сути же мы имеем дело с обычной смесью французского с нижегородским (в смысле – сочетание европейских правил с украинскими политическими реалиями). Это даже если не говорить о том, что по продуцируемым на экспорт "европейским правилам" в ЕС и США, на самом деле, никто не живет.
Читайте также: НАБУ завалили обращениями о коррупции — адвокат
Начнем с судебной системы. Действительно, проведение реформы судебной власти в соответствии с европейскими пожеланиями превращает суды в независимого от государства и общества монстра, который естественным образом построит собственную коррупционную систему и попытается подмять под себя другие ветви власти. Так что держать независимые суды под контролем – актуально и правильно.
Между тем в предложениях президента не все так однозначно.
Если говорить о политическом влиянии, то первый подозреваемый – сам же президент. Депутаты полагают, что переходные положения конституционных изменений направлены на узурпацию президентом контроля над судебной властью в течение двух лет (это не совсем так, но возможности президента действительно остаются очень большими). Кроме того, определенные возможности остаются у президента и по истечении переходного периода – новые судьи назначаются президентским указом (формально он только закрепляет решение Высшего совета правосудия, а как оно будет фактически, никто не знает).
Неприкосновенность судей, с одной стороны, создает возможности для привлечения их к ответственности и в этом смысле, безусловно, нужна. Но, с другой стороны, делает их уязвимыми в случае именно таки политического давления.
Освобождение по залогу – норма европейского правосудия, которая перекочевала в Украину именно в порядке демократизации и построения правового государства. Кстати, в правовых документах она фигурирует как мера пресечения, а судья не обязан освобождать подозреваемого из-под стражи на основании залога. Логично проводить антикоррупционные расследования по факту неоправданного использования более легких мер пресечения (не только залога, кстати), а не отменять их вообще. Последовательно применяя эту логику, мы можем дойти и до идеи превентивного расстрела (блестяще осуществленного недавно киевской полицией).
Самое же интересное состоит в том, что президентские предложения еще не получили одобрения Конституционного Суда и, тем более, не приняты парламентом.
Читайте также: Foreign Policy: Украина не в состоянии справиться с коррупцией
Относительно снятия неприкосновенности с депутатов. Насколько я помню, сейчас в ВР отсутствует какой-либо проект конституционных изменений относительно снятия неприкосновенности с депутатов. Опыт показывает, что принять такое решение еще более непросто, чем проекты по децентрализации и судебной реформе. Консенсус относительно снятия неприкосновенности с депутатов вроде бы достигнут, несмотря на неоднократно оправдывающиеся опасения возможности его использования для политических репрессий. Ранее такие проекты неоднократно рассматривались в Раде, но в результате не принимались. Чаще всего поводом были попытки одновременно снять неприкосновенность с президента, что неизменно блокировалось Конституционным Судом (неприкосновенность президента – часть его должности и неотчуждаема). Эффективность же этой меры именно как антикоррупционной вызывала и вызывает сомнения – дело не в коррупционных возможностях самих депутатов (напрямую они могут проявиться только в законодательной сфере, и именно в ней-то они ненаказуемы), а в готовности чиновников пойти навстречу пожеланиям депутатов.
Усиление ответственности за информацию, которую подают лица, обращающиеся в Бюро, выглядит логичной. Однако и тут есть подводные камни. Что если в НАБУ с подозрением обращается сам президент, который, как я написал выше, неприкосновенен по умолчанию? Зачем вообще нужно НАБУ с ее детективами, если обращающиеся должны самостоятельно проверять, действительно ли их сомнения оправданы? Не для того ли нужно это предложение, чтобы освободить детективов для приема заявлений от ВИП-доносчиков? Кстати, не относится ли к их категории вице-президент США, который в прошлом году на встрече с молодыми парламентариями, чуть ли не в открытую обвинил в коррупции президента и премьер-министра? Вопросы, вопросы…
На этом фоне отказ от использования технических средств получения информации (наиболее надежной, кстати) выглядит неоправданным популизмом.
Подытоживая сказанное, можно сделать два вывода.
Во-первых, заявления президента адресованы не столько сотрудникам НАБУ и избирателям, сколько депутатам и судьям КС, на которых, таким образом оказывается неприкрытое политическое давление – если вы против президентских проектов (в том числе – ненаписанных), то вы за коррупцию.
Во-вторых, учитывая подбор инициатив, трудно избавиться от впечатления, что президент рассматривает НАБУ (главу которого назначает он) в качестве личной армии, при помощи которой он намеревается контролировать все три ветви власти.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции. Ответственность за цитаты, факты и цифры, приведенные в тексте, несет автор.
