Захар Виноградов
Во дворе обычной девятиэтажки мы прощались с Олесем Бузиной прямо у подъезда, где киллеры убили его три дня назад. Прощание было молчаливым, скорбным и тяжелым. Очень тяжелым.
Во дворе собралось несколько сотен киевлян, не было ни политиков, ни депутатов, были только его коллеги-журналисты и простые люди – киевляне, которые, как теперь стало совершенно очевидным, его искренне и по-настоящему любили. В толпе, плотно окружившей гроб с телом писателя, говорили об Олесе, о стране, о том, что ждет всех нас здесь. У самого гроба, с первых минут как его установили, все время что-то нервно шепча (молитву, слова благодарности Олесю, проклятья киллерам —?) стоял друг Олеся и наш коллега — главный редактор "Вестей" Игорь Гужва. Много телекамер, но ни на одной из них нет символики канала, от которого они тут работают. То ли боятся быть "засвеченными" официальной властью, то ли это "левые" стрингеры, непонятно…
"Олесь был настоящим, он говорил только то, что думал, никого не боялся", - женщина в потертом пальто и черной траурной косынкой на голове, в руках свечка. Говорит она все это мужчине, одетом в простую куртку с полувоенной, почти такой же, как любил носить Бузина, полувоенной бейсболкой на голове. Мужчина молчит, на простом, не очень гладко выбритом лице "гуляют" желваки. Рядом пожилая женщина, то ли соседка, то ли знакомая Бузины все время не останавливаясь, плачет, роняя слезы на полушубок. Еще дальше, на самом краю толпы, молодой мужчина и женщина в возрасте держат самодельный плакат с фотографией Бузины и словами благодарности, о том, что будут помнить его вечно…
Налетел ветер с холодным дождем, вдруг сменившемся снегом, люди еще плотнее придвинулись друг к другу, как бы сплачиваясь, закрываясь от ярости непогоды, над толпой стали вспыхивать бесшумные взрывы раскрывающихся зонтов, никто не уходит, сотни людей замерли в торжественном поминальном единстве. И в это время откуда-то, сначала даже показалось сверху, заиграл одинокий саксофон. И от этого стало совсем невыносимо тяжело. Мы прощались не только с Олесем, мы прощались с верой в то, что в Украине все-таки есть, хоть и в зачаточном состоянии, свобода, справедливость, гуманизм…
17 апреля, в пятницу, это когда прошло чуть более суток после гибели Олеся, смотрели очередное ток-шоу. Там, в теплой, непродуваемой студии, удобно устроившись в креслах, украинские политики второго ряда (первые, видимо, посчитали для себя убийство писателя незначительным поводом для самопиара), политологи, журналисты обсуждали с Евгением Киселевым причины этой трагической смерти. Об Олесе говорили небрежно, как о маргинале, в Украине почти никому неизвестном, но очень хорошо "раскрученном" в России.
Сейчас, в этой спрессованной толпе киевлян, одновременно поливаемых дождем и посыпаемых мелким снежным крошевом, эти телевизионные посиделки казались просто насмешкой. Насмешкой над теми, кто говорил про Олеся небрежно и уничижительно. Впрочем, он всегда знал цену этим второсортным политикам, второразрядным экспертам и завистливым коллегам и их мнение его совершенно не волновало. А их, наоборот, очень беспокоили и его мысли, и его слова, и его необычные, не укладывающиеся в их плоское воображение книги.
Эта телестудия жила своей жизнью, далекой от Украины, жизнью теплой, сытой и уютной. Ну, конечно, говорили о версиях. Главная, почти не вызывающая сомнений у большинства, что это – дело рук российских спецслужб. По кривой логике собравшихся, спецслужбы России это делают для того, чтобы ухудшить внешний и внутренний имидж власти. Строили свои версии политологи и политики лихо, не опираясь ни на факты, ни на логику. Собственно, этого и не требовалось. Их позвали в студию "поговорить за Бузину", порассуждать о причинах его смерти, но так, чтобы это было приятно смотреть по телевизору, установленному в главном кабинете на Банковой (администрации президента Украины — ред.). Впрочем, вряд ли на Банковой это смотрели с приязнью. Вряд ли, потому что смотреть эти политические танцы на костях было омерзительно. Но для того, чтобы это понять, надо было вылезть из "ящика". Вылезать – в непогоду, на холод, никто не хотел.
И только наш украинский коллега Алексей Мустафин, никогда не замеченный в особой благосклонности к России, несколько раз с негодованием напоминал участникам передачи, что они говорят о человеке, убитом киллерами, что делать это надо достойно, не ковыряясь в ранах и душе Бузины. Похоже, его не слышали…
А еще накануне прощания с Олесем мой коллега Кирилл В. пришел в семью писателя, принес небольшие деньги, которые собрали журналисты, поговорил с женой, у которой уже не было сил плакать. Она рассказала, что всю жизнь они прожили в этой маленькой малогабаритной квартире панельной девятиэтажки эпохи "раннего Брежнева", что Олесь совсем недавно научился работать с компьютером, поэтому всю свою с ним жизнь она провела как его секретарь — сначала печатала на машинке, а потом набирала тексты его рукописей на компьютере и поэтому не могла нигде работать, что жили они скромно, но дружно. И что у Олеся были большие планы на будущее – он собирался делать большую историческую передачу на украинском телевидении, писал колонку для "Вестей", совсем недавно закончил очередную книгу. Собственно, эта книга и стала причиной его конфликта с работодателем, компанией "СКМ" (управляющая компания олигарха Рената Ахметова), которая недавно пригласила его на работу главным редактором в газету "Сегодня". А как только Олесь стал работать там, ему в категорической форме предложили дать книгу до ее публикации функционерам "СКМ" для ознакомления до публикации и вообще, неплохо было бы, чтобы он в будущем тезисы всех своих публичных выступлений согласовывал с ними, "ахметовцами". В ответ Олесь уволился.
Читайте также — Калашников и Бузина: все версии убийств
… Мы стояли у гроба писателя, но дойти до него не смогли, потому что он был окружен плотным кольцом мужчин и женщин, благодарных за его творчество, мужество и силу, с которой он отстаивал убеждения и защищал Украину, которую хотел очистить от скверны национализма своим главным оружием — словом. У него не вышло.
Потом мы помянули его в машине, выпив по 50 грамм и… услышали аплодисменты. Так прощаются с великими актерами. Так решили попрощаться с Олесем те, кто пришел к его гробу 19 апреля.
И снова наступила тишина. И снова "запел" саксофон. Не траурно, не заунывно, а как-то чисто и щемяще, как будто хотел пробить тучи со снегом и дождем, как будто хотел пробиться сквозь тучи к горячему весеннему солнцу. Очень хотел, но так и не смог.
